В Африку за обезьянами
Шрифт:
Семья эфиопов у своего жилища.
Сразу после ужина мы быстро улеглись спать, так как на утро предстояла поездка за пятнадцать километров к озерам, где, по рассказам галласов, очень много мартышек, и никто их там никогда не стрелял. Через час я был разбужен многоголосым шумом. На дворе было необычайно светло, как будто вблизи горел огромный костер. Я вскочил на ноги. Это был пожар; в 300 метрах от нас пылало несколько соломенных шалашей. Два огромных столба огня поднимались в черное небо, ветер уносил тысячи искр, гаснущих в темноте ночи. На крыльце дома плантатора стоял один из помощников хозяина. Увидев меня, он сложил по-наполеоновски руки на груди, и, показав на пожар, произнес: «Ром» и, ткнув себя пальцем
Пожар кончился, я уснул.
На дворе уже совсем светло, когда я проснулся. Во дворе плантации давно возились рабочие: кто заправлял машину или трактор, кто нес воду.
Наша машина никак не заводилась. Ильма уселся за руль, а мы с Мангишей стали катать «шевроле» по двору. На крыльце появился ночной «Нерон» и что-то закричал по-эфиопски. Тотчас из кухни выбежали человек пять эфиопов и отстранили меня от машины. Они стали помогать Мангише. Тем временем «Нерон» пригласил меня отойти в сторону и, хоть и вежливо, стал меня поучать: «Мистер профессор, вы совершаете ошибку! Нельзя делать ту работу, которую могут выполнить эфиопы. Вы не знаете эфиопов и не знаете наших условий. Эфиопы ленивы, злы и неблагодарны. Если они увидят, что вы считаете их за людей, они перестанут вам подчиняться». Я, тоже в вежливой форме, возразил: «Любой труженик, независимо от расы и национальности, для меня такой же человек, как и я сам». «Да, мистер, — протянул «Нерон», — я вас понимаю, вы человек из другого мира. Но мы иначе не можем поступать, у нас опыт, Подсказывающий, что мы правы». Хотелось мне сказать этому плантатору, что и у нас были когда-то люди, убежденные, что они не могут иначе поступать, но мы их быстро «разубедили», и они со своими убеждениями канули в вечность.
Наконец, машина завелась. Потрескивая, она обдавала двор черным дымом. Из кабины выглянул улыбающийся Ильма, он звал меня ехать и кивал на солнце, показывая, что уже поздно. Я воспользовался этим, чтобы покончить бесплодный разговор, и побежал к машине.
Итак, мы поехали на новое место. Проводником у нас был галлас Деста из деревни Кока, тот самый, который научил нас ловить мартышек. Вначале он и сам поймал трех обезьян, но потом стал только наблюдателем, потому что последний пойманный большой самец сильно покусал ему руку. Хотя я сразу оказал Деста первую помощь по всем правилам, рука его сильно распухла. Рваные и глубокие раны от укусов обезьян обычно очень плохо заживают.
Ехать вначале пришлось широкой лесной тропой. По дороге попадались упавшие гнилые деревья и небольшие кустарники. Мы останавливались и сами расчищали путь. Через несколько километров выехали на проселочную дорогу, идущую между кукурузными и пшеничными полями. Наконец, показалась роща из огромных сикомор, под которыми виднелись соломенные жилища галласов. Мы остановились под высоким развесистым деревом, с верхушки которого слышался тревожный крик вожака мартышек: «скр-ка-ка», призывающий стадо обратить внимание на появившихся людей. Наш автомобиль окружило несколько десятков совершенно голых детей и полуодетых подростков. Дети с любопытством смотрели на нас и на машину, дотрагивались до нее руками. Особый восторг вызывало боковое зеркальце возле кабины шофера. Подростки заглядывали в зеркальце и поднимали к нему малышей.
В стороне от деревушки, под большим деревом, мы поставили западню, и через десять минут в ней уже прыгала пойманная молодая мартышка. Дети, обозревавшие машину, стремглав помчались к ней и стали палками и камнями забрасывать пленника. Если бы мы прибежали на несколько минут позже, то нам бы досталась только шкурка от мартышки. Повидимому, маленькие галласы решили, что мы ловим мартышек ради меха, и они готовы были помочь нам, а также отомстить этому вредному животному, всегда готовому забраться в жилище, чтобы стащить какую-нибудь еду. Мы извлекли испуганную обезьяну и перенесли ловушку под следующее дерево.
Я попросил у хозяйки ближайшего дворика разрешения осмотреть хижину. Молодая галласка, накинув шамму на плечи и прикрыв оголенную верхнюю часть туловища, пригласила нас войти. Четырехугольный двор площадью около ста квадратных метров, был огорожен колючими ветками. Сюда на ночь загоняют скот. Как выглядит галласское жилище? Круглая хижина без окон, с одним отверстием для входа расположена в углу двора. Ее стены сплетены из прутьев, на которых плотно укреплены соломенные цыновки. Конусообразная крыша также сделана из прутьев и соломы. Внутри хижина не больше пяти-шести метров в диаметре. Она разделена на две части. В передней — загородка для новорожденных телят, хозяйственный скарб, кувшины для воды, глиняная и деревянная посуда, небольшие жернова для растирания
Хозяйка приветливо пригласила нас войти, затем взяла деревянную миску с жареным горохом и протянула ее мне. Ильма немного знал галласский язык, и через его посредство я расспрашивал хозяйку о жизни и занятиях ее семьи. Не знаю, как долго продолжался бы наш визит, но в это время затопало множество ног: ребята прибежали сказать, что поймалась «тото». Мы поспешили поблагодарить хозяйку за гостеприимство и побежали к ловушке.
Солнце уже почти достигло зенита. В это время все мартышки уходят либо поближе к воде, либо на «пастбище». Возле ловушки остались Деста и Мангиша, а мы с Ильмой отправились поохотиться на уток и гусей. Мелкие озера и болота начинались в полукилометре за деревушкой. Здесь же, справа от болот и озер, расстилался огромный заливной луг, на котором паслось несколько сот коров, овец, ослов и лошадей, принадлежащих помещику и крестьянам соседних деревушек. В здешних местах, благодаря наличию невысыхающих озер, развилось скотоводство, землепашеством же занимались мало. Мясо в питании здешних галласов играет главную роль. Едят его в вареном и жареном виде, но впрок не заготавливают, не солят и не вялят. Поэтому, если забивают быка или корову, то мясо дают взаймы соседям, а остальное стараются съесть как можно быстрее, чтобы оно не испортилось.
Пастухи на отдыхе.
Расспросив пастухов, как пройти к озерам, мы отправились по указанной тропинке. Вскоре показалось небольшое озеро, изобилующее водоплавающей птицей. Но подойти ближе чем на сто метров нам не удалось из-за непролазной грязи. Справа, на обширном зеленом лугу паслось несколько десятков черных египетских гусей. Луг этот оказался заросшим болотом, и по нему можно было передвигаться, только прыгая с кочки на кочку. Побродив часа полтора, мы подстрелили двух гусей и четырех уток.
Возвращались другой дорогой, обойдя озеро, вдоль леса. На опушке нас встретило человек шесть эфиопских детей в возрасте 8—12 лет. Они сказали нам, что здесь в кустарнике очень много «коко» (диких курочек), и повели по едва заметным и известным только им тропам среди кустарника. То и дело кто-нибудь из ребят шептал «синьор, синьор» и показывал на курочку, притаившуюся шагах в двенадцати — пятнадцати в траве у куста. Поражаясь их отличному зрению, я подстрелил несколько курочек. Мы сели отдохнуть на живописной полянке, в тени густого дерева. Наши проводники расположились тут же, с любопытством разглядывая меня и мои вещи. Я в свою очередь рассматривал их. Ребята были полуголые, очень худые и, повидимому, редко имели дело с водой и мылом. Через Ильму я задавал им вопросы, выясняя, что они делают. На мой вопрос, посещают ли они школу. Ильма, даже не спрашивая детей, сказал: «Нет, мистер, здесь школы нет, они не могут ходить в школу. Вот так бегают целый день в лесу и вырастают как дурак. Как плохо, мистер, что у нас очень мало школ», — вздохнул Ильма.
Чем же заняты дети весь день? Старшие присматривают за младшими, приносят домой немного сучьев для очага, помогают собирать кукурузу. Скот пасут не они, а общественный пастух. Во многих местах, как мне рассказал Ильма, крестьяне не имеют лично им принадлежащего скота: скотом владеет сообща все селение, и каждый получает свою долю мясом. Значительную часть дня ребята проводят на опушках леса, собирая и тут же поедая плоды диких деревьев и какие-то съедобные корни.
Угостив детей галетами, мы простились с ними и пошли к деревушке. По дороге Ильма снова заговорил о том, как плохо, что мало школ в Эфиопии. Сам он почти неграмотный, с трудом разбирает амхарскую письменность. Он рассказал мне свою биографию. Отец Ильмы живет в сотне километров от озера Тан, к нему нужно ехать день на машине, а затем лесными и горными тропами пробираться еще три дня. Пятнадцати лет Ильма ушел на заработок в Аддис-Абебу и поступил на лесопилку. Его обязанностью было убирать мастерскую, приносить воду и бегать за покупками для хозяина и рабочих. Вскоре началась война с итальянцами. Когда враг подошел к Аддис-Абебе, Ильма вместе с несколькими другими рабочими присоединился к отряду «шифта» (партизанам). Их отряд, передвигаясь с места на место, уничтожал итальянских солдат и машины с грузами. Так Ильма провел в горах и лесах около четырех лет. После освобождения Эфиопии его приняли в военную школу шоферов. Некоторое время он находился на военной службе, а затем его демобилизовали, и он поступил работать в советский госпиталь.