В Африку за обезьянами
Шрифт:
Сплошной лес, где можно было найти обезьян, находился в пяти-шести километрах от деревушки. Решено было ехать поближе к лесу и там выбрать место для нашего лагеря.
Охота на павианов анубисов
ДЛЯ стоянки машины мы выбрали местечко на обширной опушке леса в километре от реки, на участке, обработанном под кукурузное поле, принадлежавшее Баданья и его односельчанам. Дальше начинался дремучий лес с огромными оврагами, заросшими по краям колючим кустарником. Заросли были настолько густы, что ветви кустарника, сливаясь в сплошную массу, образовывали над оврагами
На машине в лес можно проехать по широкой тропе, но не далее, чем на два километра. На опушке, возле поля, где остановилась наша машина, виднелась большая загородка из беспорядочно наваленных колючих сухих веток, а в ней шалаш для пастуха и караульщиков полей. Во время созревания урожая поля в здешних местах охраняются круглые сутки, так как из лесу совершают опустошительные набеги стада павианов, диких кабанов и других животных, жаждущих полакомиться кукурузой и горохом. Мы поставили посередине загородки свою палатку для жилья, а шалаш решено было использовать как склад провизии и кухню. После оборудования лагеря Баданья повел нас в лес показать места, излюбленные обезьянами. Таких мест оказалось три: на них обычно ночует около десятка стад, по десяти — двадцати павианов анубисов в каждом. Первое место — в двух с половиной километрах от нашей стоянки, на берегу реки, на обширной поляне с редко растущими огромными колючими мимозами. Второе — в четырех километрах, на краю большого оврага, покрытого теми же колючими мимозами, и третье — в шести километрах, у родника, находящегося в центре рощи многовековых сикомор.
Баданья обещал утром следующего дня нанять десять — пятнадцать галласов и в два-три дня построить ловушки во всех трех местах, а я решил, пока будут сооружаться западни у реки и оврага, понаблюдать за жизнью павианов, обитающих у родника.
Юный дровосек-галлас.
Рано утром пришла группа строителей, состоявшая главным образом из подростков, вооруженных топорами, называющимися «матробя». Матробя — орудие из железа; в зависимости от того, как его надевают на крючковатую палку, оно служит либо топором, либо киркой, а если надеть его на прямой конец этой палки, то им можно орудовать, как лопатой. Это почти единственный инструмент, которым здесь пользуются при рубке леса. В районе нашего расположения во многих местах рубят толстые деревья на поленья и, сложив их в конусообразные кучи, выжигают уголь. Нередко для того, чтобы свалить высокое и толстое дерево, у его основания раскладывают костер: нижняя половина ствола сгорает, а верхняя падает, и ее рубят на куски. Выжженный уголь караванами верблюдов отправляют до шоссейной дороги, а оттуда на грузовых машинах в Аддис-Абебу и другие города.
Постройка ловушек шла медленно, наши работники значительную часть дня проводили под тенью деревьев, укрываясь от жгучего солнца. Не теряя времени, я ушел вместе с Балачо к роднику, где провел почти двое суток.
Здесь в роще обитало два стада павианов анубисов. Они не смешивались между собой, и на ночлеге и во время розыска пищи находились всегда раздельно. Кроме того, метрах в ста от одного стада, на большой сикоморе всегда ночевал огромный самец. Это был, повидимому, изгнанный соперник вожака стада.
Павианы анубисы — это крупные собакоголовые обезьяны. Самцы достигают 25—30, а самки — 15—20 килограммов веса. Тело их покрыто густой темносерой с коричневым оттенком шерстью. Неволосистые части тела — морда, ладони и ягодицы — покрыты черной кожей. У самцов нет гривы, подобной той, какую имеют павианы гамадрилы. Туловище анубиса более вытянуто, чем у гамадрила, хвост такой же длинный, достигает 40—50 сантиметров. Как и гамадрилы, анубисы — наземные обезьяны, но ночуют не на скалах, а на деревьях. Живут они отдельными стадами, состоящими из одного взрослого самца, нескольких самок (3—10) и примерно такого же количества детенышей и подростков.
Стадо обезьян, за которым я наблюдал, ночевало на толстых ветвях сикоморы и обычно просыпалось и спускалось на землю с восходом солнца. В течение 40—60 минут обезьяны находились вблизи дерева, пили воду из родника, обыскивали друг друга или детенышей, в общем, совершали утренний туалет. Одна-две самки быстро рылись в шерсти вожака, а он сидел в важной позе, облокотившись на ствол дерева, и зорко посматривал по сторонам. Детеныши играли. Иногда они в погоне друг за другом налетали на матерей, за что тут же получали шлепки, поэтому то и дело раздавались взвизгивания и крики наказанных шалунов. Нередко на этой почве возникали ссоры. Мать обиженной обезьянки яростно нападала на обидчицу. Самки визжали, бегали, угрожая друг другу, подбегали жаловаться к спокойно сидящему самцу. Часто он и прекращал ссору: бросив грозный
Самец и самка павиана анубиса, пойманные у берега реки Моджо.
Через час после восхода солнца обезьяны уходили в лес или на поля искать пищу. Едят они молодые побеги травы и кустарников, корни растений, насекомых, яйца птиц и рептилий. Вожак всегда находился впереди стада, неизменно выполняя функцию дозорного, независимо от того, собирало ли стадо плоды с дикого дерева, «грабило» ли кукурузное поле или бродило по лесу в поисках пищи. В полдень обезьяны возвращались к своему постоянному месту ночлега, пили воду, отдыхали, дремали и через час-два снова уходили в лес или на поля. Вечером они снова возвращались к своему дереву и после некоторой возни, сопровождаемой криками ссоры и угрозы друг другу, или мирного воркования успокаивались. Голосовые реакции павианов анубисов напоминают звуки, издаваемые павианами гамадрилами, но они более резки, менее сложны и по количеству их меньше. Если у гамадрилов насчитывается около шестнадцати различных звуков, имеющих определенное значение, как средство общения друг с другом, то у анубисов мне удалось уловить не больше шести-семи звуков.
Ночевали павианы анубисы всегда на одном и том же месте, тесно располагаясь друг возле друга на толстых нижних ветвях и суках крупных деревьев, метрах в пяти-шести от земли. Если в лесу появлялись люди, обезьяны, разбуженные зовом вожака или одного из членов стада, заметившего опасность, стремглав прыгали на землю и с криком уходили прочь. Они никогда не прятались, забираясь на верхушку дерева или перепрыгивая с одного дерева на другое, как это делают мартышки. Если ночь проходила спокойно, то утром, с восходом солнца, обезьяны вновь спускались на землю.
Только ядовитые змеи, удавы и леопарды представляют опасность для павианов. Впрочем, охотники рассказывают, что леопард редко нападает на павианов, потому что они могут оказать дружное сопротивление всем стадом. Хищник обычно подкарауливает газелей и антилоп, идущих на водопой, и любит полакомиться мартышкой, так как тут он не встречает никакого сопротивления со стороны стада.
Анубисы — очень осторожные животные. При малейшем шорохе в ближних кустах в стаде сейчас же раздается крик, предупреждающий об опасности («оуу»), и обезьяны уходят прочь. Мне удавалось, вместе с Балачо, ползком подбираться к ним очень близко, почти на сто метров, и тогда, затаив дыхание, я мог наблюдать их жизнь. Серьезной помехой мне сказалось присутствие в лесу большого количества зеленых попугаев. Эти беспокойные птицы, заметив человека, издают пронзительный крик, и тогда все животные немедленно скрываются в зарослях. Обезьяны издали замечают людей и бегут, особенно, если люди вооружены огнестрельным оружием, но почти не обращают внимания на безоружных пастухов и подходят очень близко к пасущимся в лесу стадам домашних животных. Мои попытки проследить движение стада, отправившегося на поиски пищи, не увенчались успехом. Обезьяны очень скоро обнаруживали мое преследование и быстро убегали метров на 300—400, а затем вожак поднимался на высокое дерево и зорко следил за мною. Как только я приближался к этому дереву, вожак быстро слезал вниз, уводил стадо и снова появлялся вдали на дереве, посматривая в мою сторону. Так повторялось несколько раз, пока я не прекращал свои попытки следовать за стадом.
Сначала я пытался наблюдать обезьян и в ночное время и провел вместе с Балачо всю ночь и часть следующей в лесу. Но так как ночью все равно ничего не видно, и только изредка слышны крики ссорящихся из-за места на сикоморе обезьян, то я решил вести наблюдения только днем. При обилии диких зверей и огромном количестве малярийных комаров ночевать в лесу было небезопасно. Впрочем, комары осаждали нас и возле палатки, несмотря на дымовую завесу от костра. Вокруг нашей загородки по ночам бродили и ухали гиены, нередко подходя совсем близко, чтобы подобрать кости или остатки нашей пищи. Несколько раз я безуспешно стрелял в темноту по светящимся от костра глазам гиены. Но мне не удалось убить ни одной, да и отпугнуть их тоже нелегко. Выстрелы тут мало помогали; удалившееся ухание через четверть часа снова раздавалось где-то рядом. В первую ночь, когда я выстрелил в нахальных гиен, лежавшие возле палатки Балачо и Хайлю не шелохнулись и продолжали спать, крепко зажав в руках свои винтовки. Я заметил проснувшемуся от выстрела Ильме, что охрана у нас не очень надежная; ее трудно разбудить даже выстрелом из ружья. Ильма передал мои слова Баданье, отцу наших телохранителей. Старик засмеялся и просил перевести мне, что его сыновья очень хорошие охотники и храбрые люди, они нужны господину днем и ночью в лесу. Сюда же, за колючую загородку, зверь не проберется, а дурные люди не пойдут, так как всем известно, что там находятся его вооруженные сыновья. Баданья просит по ночам спать и не беспокоиться. Всю ответственность за нашу жизнь он берет на себя. Он никогда не допустит, чтобы «гёточ москов» (господин русский) мог пострадать в местности, находящейся в его ведении.