В альковах королей
Шрифт:
– Я должна вести себя так же, как и раньше, – тихонько твердила Мария, когда Людовик, распаленный объятиями и поцелуями, наконец уходил от нее. – Я уже ношу драгоценности, совсем недавно принадлежавшие особе королевской крови. Еще немного, и он предложит мне стать его женой и разделить с ним престол Франции.
Когда Мазарини приказал позвать к себе племянницу, то думал, что попытается подкупить или уговорить ее, но, увидев самодовольную улыбку, которая играла на чувственных губах Марии, принял другое решение. Кардинал захотел для начала выслушать девушку.
И Мария повела себя именно так, как он и ожидал. С показной величавостью, хотя на самом деле развязно, она без приглашения опустилась в кресло и сказала, не переставая усмехаться:
– Что, дядюшка, намереваетесь вразумить меня? А может, лучше поздравить с такой удачей? Не каждый день ваши родственники возлагают на себя корону. Впрочем, что это я? Ведь вы тоже близки к трону, хотя вам и не удалось подойти к нему вплотную, как мне. Или все-таки удалось? При дворе разное говорят…
И Мария бесстыдно поглядела на кардинала. Тот едва справился со вспышкой ярости. Чтобы не выдать себя, он взял в руки перо и принялся чинить его изящным, отделанным перламутром ножичком. Пальцы у него слегка дрожали. Он прекрасно понял, на что намекала племянница. На их с Анной тайный брак. Что ж, девица вполне заслужила свою ссылку. И до чего вульгарна, до чего напоминает простолюдинку! На что только польстился этот мальчишка?!
– Вот что, Мария, – с показным спокойствием начал Мазарини, решив оставить без внимания наглую выходку племянницы. – Рано тебе еще изображать из себя королеву. И время твое никогда не наступит. Я об этом позабочусь. Не видать тебе короны, слышишь, ты, дерзкая девчонка?! – Кардинал все же не выдержал и сорвался на крик.
Племянница ойкнула и испуганно сжалась в кресле. Она знала, что кардинал редко приходит в ярость и что в такие минуты лучше держаться от него подальше.
– Я убью тебя своей собственной рукой, если ты посмеешь ослушаться меня и немедленно не отправишься в Бруаж! С тобой поедут твои сестры и госпожа де Венель, их воспитательница…
На глазах Марии вскипели горькие горячие слезы.
– Дядюшка, – запинаясь, проговорила она, – позвольте мне остаться! Я умру в разлуке с Людовиком! Я так люблю его!.. И мне так хочется стать королевой… – опустив голову, добавила девушка.
Мазарини почувствовал, что готов улыбнуться. Господи, какая наивность! Неужели она действительно полагала, что первый министр Франции способен забыть о государственных интересах и позволить своей родственнице разрушить его политические планы? Вот простушка!
– Нет, Мария, – произнес он сурово. – Я слишком долго выносил твои капризы и выходки. Ты завтра же уедешь!
И Мазарини жестом отпустил ее. Его решение было окончательным, и напрасно Мария плакала на груди у Людовика. Юный король знал, что проиграл. На следующий день он проводил свою возлюбленную до кареты, которая ждала ее во дворе Лувра. Людовик не в силах был удержаться от слез, и итальянка обиженно бросила ему на прощание:
– Ах, сир, вы король, но вы плачете, потому что ничего не в силах изменить. Я уезжаю, уезжаю! А вы остаетесь…
Тут
Но Мазарини рано было успокаиваться. Оказалось, что Мария не намерена сдаваться без боя. В Фонтенбло она заявила, что очень больна, что вот-вот умрет и что не в силах продолжать путешествие. Узнав об этом, Людовик так разволновался, что собрался скакать к возлюбленной без промедления, махнув рукой на все королевские обязанности. Мать вынудила его остаться в Лувре едва ли не силой и попросила Мазарини предпринять что-нибудь.
Кардинал написал племяннице, что очень сожалеет о ее недомогании и что советует ей ехать дальше, так как морской воздух Бруажа наверняка пойдет ей на пользу. Доброжелательные на первый взгляд строки скрывали угрозу, и Мария поспешила повиноваться.
«Любовь моя, – торопливо пробегала глазами юная Манчини очередное послание короля, – Вы не можете вообразить себе, как я тоскую без Вас и как мне одиноко. О, сколь тяжело быть государем и ни на минуту не забывать о бремени венца и обязанностей, на тебя возложенных! Будь моя воля, я был бы сейчас у Ваших ног, и шептал Вам слова признания, и глядел бы в Ваши сияющие от счастья глаза! Но, увы! судьба распорядилась иначе…
Впрочем, что это я? Чуть не забыл известить Вас о грядущей радости. Матушка позволила нам встретиться – в Ла-Рошели! Это случится уже на следующей неделе, и я многого жду от этого свидания!..»
Да, действительно, Анна Австрийская разрешила юным возлюбленным еще раз увидеть друг друга. Она была уверена, что встреча продлится недолго – ровно столько, сколько нужно, чтобы сказать последнее «прости!» и торопливо обменяться поцелуями, но сам Людовик думал иначе. Он полагал, что свидание окажется решающим и что Мария наконец-то станет принадлежать ему полностью.
«Она наверняка давно уже хочет этого. Ведь в ее жилах течет южная кровь. Мария любит меня, и ей придется по сердцу, если мои объятия будут горячее, чем обычно».
Тут Людовик недовольно поморщился. Ему на память пришло письмо Мазарини, где кардинал осмелился упрекать его за «недостойную короля переписку с известной особой». Как бы все-таки уговорить матушку на эту свадьбу? Тогда и переписываться бы не пришлось – о чем писать собственной жене?
Но Мария разочаровала короля. Она без обиняков заявила ему:
– Сир, я буду принадлежать вам только в браке. Думаете, я не знаю, как вы обошлись с моей сестрой, которая имела неосторожность поддаться на ваши уговоры и позволить вам слишком многое?
Людовику были неприятны эти воспоминания, но он не оставил своих попыток сломить сопротивление упрямицы. Однако все было напрасно. Свидание длилось три часа, и все это время Мария капризничала и требовала, чтобы король женился на ней. В конце концов Людовик рассердился и сказал:
– Возможно, вы еще пожалеете, что так вели себя нынче. Мое терпение тоже имеет предел!