В альковах королей
Шрифт:
Александр Македонский и свадьбы в Сузах
В се знают, что Зевс-Громовержец отличался любвеобильностью и каждую свободную минутку использовал для того, чтобы доставить удовольствие себе и какой-нибудь красавице – смертной или же бессмертной. И вот в ноябре 357 года до новой эры он навестил в Пелле, столице греческого царства Македония, жену царя Филиппа II по имени Олимпиада. Произошло это прямо в брачную ночь, и если бы Филипп не был так сильно пьян, он бы, наверное, услышал, как в супружеской опочивальне прогремел громовой раскат. При звуках грома красавица Олимпиада
– Кажется, это гром? Я не ошиблась, дорогой? Ах, извини, я не заметила, что ты уже спишь.
И она с улыбкой кивнула Зевсу, который в человеческом обличье нетерпеливо переступал с ноги на ногу возле ложа.
…Когда утром Филипп проснулся и, застонав от головной боли, потребовал себе кубок вина, чтобы излечить подобное подобным, Олимпиады рядом не оказалось. Она была сердита на молодого мужа и ушла на берег моря. Не то чтобы Филипп был пьяницей, просто македоняне очень любили вино, и их царю приходилось пить и пить, чтобы перепить своих подданных и доказать свое превосходство над ними. Конечно, Олимпиада была счастлива отдаться Зевсу, но все-таки она немного обиделась на Филиппа, который пренебрег своими супружескими обязанностями и позорно заснул на брачном ложе.
Может быть, брачная ночь Олимпиады была такова. Но не исключено, что она проходила совсем иначе. И гораздо страшнее. Об этом повествуется в старинных хрониках, где правда всегда мешается с вымыслом.
Так вот, египетский царь Нектанав (Нектанеб), говорят древние авторы, был могущественным волшебником. Он долго правил в своей стране, а когда ополчились на него за его колдовские чары египетские военачальники, Нектанав исчез и объявился в Греции, в Македонии. А народ египетский опечалился уходом своего царя, и пошел в его покои, и нашел на изголовье постели записку – мол, покидаю я вас, подданные мои, но не навсегда. Через тридцать лет я вновь стану молодым и вернусь к вам.
И вот услышала Олимпиада о том, что в Пелле поселился великий маг и волшебник, и решила навестить его, потому что ей стало любопытно.
– Какая же ты красивая, женщина! – сказал ей вместо приветствия Нектанав. – Ты что-нибудь хочешь от меня?
– Да, чародей, – смело ответила македонская царица. – Сегодня я должна возлечь со своим мужем Филиппом и хочу, чтобы у меня родился необыкновенный ребенок. Пускай он, когда вырастет, завоюет и подчинит себе весь мир.
– Что ж, будь по-твоему, царица, – усмехнулся фараон. – Вечером я приду к вам в спальню и помогу сбыться твоей мечте.
– А как же Филипп? – удивилась Олимпиада. – Ведь он увидит тебя.
– Не увидит. Не беспокойся об этом.
И вот вечером царь с царицей возлегли на брачное ложе, и Филипп вошел в свою супругу и лишил ее девственности. Но потом его сморил сон, и испуганная Олимпиада заметила, что в опочивальне появилось чудовище.
– Не бойся, царица, – сказало оно тихо. – Это я, Нектанав. Я принял один из обликов бога Амона.
А выглядело чудище вот как: голова орла, на ней рога василиска, хвост аспида, ноги аспидовые и львиные, крылья грифона черно-золотые.
Олимпиада действительно была бесстрашной женщиной, если не только не лишилась чувств
Так или иначе, но Олимпиада зачала – от Зевса ли, от Нектанава ли, от самого ли египетского бога Амона – и в положенный срок родила сына, которого нарекли Александром и которому суждено было войти в историю под именем Александра Великого, или же Александра Македонского. И никогда македонская царица не уставала повторять, что у ее мальчика был совершенно особенный отец, не имевший с царем Филиппом ничего общего.
Скучные же историки твердят, что отцом Александра Македонского был все-таки царь Филипп II, один из величайших государей древности. Всего за двадцать лет он сумел захватить власть во всей Элладе и оставил в наследство сыну сильную державу.
Когда Олимпиада, осиротевшая дочь эпирского царя, познакомилась с Филиппом на острове Самофракия, она была еще девочкой и с увлечением кружилась в религиозных танцах и участвовала в самых разных обрядах. Филиппу она полюбилась, и он поспешил сделать ее своей женой. Потом, впрочем, он не раз жалел о своем решении, потому что у Олимпиады оказался очень тяжелый нрав.
– Ты не первая моя жена, – говорил царице муж, когда та жаловалась ему на дурное, по ее мнению, поведение детей Филиппа от прежних браков. – Ты родила мне Александра, и я назвал его своим наследником, но это не дает тебе права измываться над прочими моими отпрысками.
– Они слабоумны! – топала ногой Олимпиада. – Слабоумны и опасны для нас.
– Глупости, – устало возражал Филипп. – Слабоумен один лишь Арридей, и то потому, что слишком часто беседовал с тобой и даже тайно присутствовал на оргиях вакханок. Такое зрелище кого угодно сведет с ума.
– Что ты, что ты?! – испугалась Олимпиада. – Как ты можешь говорить такое! Если он и был на нашей поляне, то мне об этом ничего не известно. О боги, а вдруг он расскажет кому-нибудь, что я, главная менада Македонии, позволила своему пасынку потешаться над спутницами Диониса?!
– Непременно расскажет, – подтвердил Филипп, желая доказать жене, что его сын разумен и может связно излагать свои мысли. – Уж я его знаю, молчать не станет.
– Это мы еще посмотрим, – прошипела сквозь зубы Олимпиада и, будучи женщиной злопамятной, велела замуровать Арридея в стену – живьем и вместе с женой.
И таких историй было немало. Олимпиада извела всех жен и женщин Филиппа и их детей, причем некоторые были убиты в материнском чреве. Она была так властолюбива, что и мысли не могла допустить, что македонским царем станет не ее блистательный Александр.
Когда наследнику македонского престола исполнилось двадцать лет, Филипп в очередной раз задумал жениться, причем история умалчивает, озаботился ли он прежде развестись с Олимпиадой. Его новой избраннице было всего шестнадцать, а царю – сорок шесть, так что немудрено, что он с нетерпением дожидался брачной ночи. Но он остался верен себе и так напился, что упал, едва поднявшись с места в пиршественном зале.