В апреле сорок второго…
Шрифт:
По безлюдной улице мы двинулись к МТС. От разбитой стены мастерской навстречу нам заковылял сторож, упрятанный в бараний тулуп, дед того возраста, когда, как острит Клименко, самое время хлопотать о визе в рай. Мы поздоровались. Дед тоже поздоровался, зевнул и помянул Господа. Охотничья двустволка у него за плечами непочтительно глядела в небеса.
Через пять минут я знал все, что нужно. Агроном? Цветков-то? Живет, а как же, вон в том самом доме и живет. Где ставни синие, там бухгалтер квартирует, а где на
Ну, что ж, спасибо, дедушка!
Задами подошли мы к дому, стали между сараями. Дальше что?
Постучать? Могут не открыть. Ломать дверь? Это не так-то легко. К тому же он может отстреливаться. Или просто выпрыгнуть в окно.
На всякий случай я подобрался к стене дома. К окну не подошел: ставни были открыты, а из комнаты улица видна гораздо лучше, чем с улицы комната.
Конечно, стоять на виду у стены было глупо. Но мне показалось, что в доме кто-то говорит. Я прислушался – сплошное шипение. Потом что-то щелкнуло, и послышалась музыка. Обыкновенный приемник!
Приемник? А может, это и использовать?
Мы с Филенко подвинулись чуть правее: отсюда была видна и дверь дома, и окно с раскрытыми ставнями. Потом стали ждать.
Через полчаса, а может, минут через сорок за дверью полязгали засовы, позвякали крючки, и на крыльцо вышел тощий человечек в шубе, накинутой прямо на белье. Он с сомнением поглядел на небо, иронически хмыкнул и вприскочку направился в угол двора.
Скользнул вдоль сараев, я бросился в дом. Филенко остался снаружи.
Сени. Две двери. Левая – это к бухгалтеру. Прямо… На всякий случай я тронул дверь… Она открылась прежде, чем я успел сообразить, хорошо это или плохо.
Нет, не такой представлял я себе встречу с преступником!
Спиной ко мне перед зеркалом стоял человек и брился, был он в бриджах, нижней рубашке и мирных шлепанцах на босу ногу. Гимнастерка с портупеей висели на спинке стула.
Рядом, на кровати, лежала женщина, молодая и довольно красивая, должно быть, та самая Надя… Увидев меня, она не слишком быстро и не слишком медленно потянула одеяло на грудь.
– Извините, пожалуйста. – Дурацкая фраза вырвалась у меня прежде, чем я успел прикусить язык.
Цветков не спеша повернул голову и спросил:
– Это еще что?
Я глянул в угол на полированный ящик немецкого приемника и довольно угрюмо пробормотал:
– Предъявите свои документы на право пользования радиоприемником в военное время.
Цветков с полминуты поглядел на меня и спокойно сказал:
– Давно служишь?
– Что?..
– Служишь давно?
Мой голос звучал растерянно, его – пренебрежительно.
– Два месяца служу.
– В комендатуре?
– В комендатуре.
– Стариковская работа. Тебе-то что там делать, лейтенант?
Я опустил голову. Мы оба играли. Он – роль бывалого фронтовика, я – глуповатого, исполнительного по молодости лет службиста. Я видел его игру, видел ли он мою?
Между тем Цветков достал бумажник. Раскрыл офицерское удостоверение капитана интендантской службы, я сличал карточку с оригиналом. Наконец-то я мог спокойно разглядеть лицо Цветкова.
Оно было худощавое, умное, с негустыми, четкого излома бровями. Волосы уже начали редеть: Цветкову было лет тридцать пять. Глядел он равнодушно и слегка пренебрежительно, не то на меня, не то сквозь меня.
– Ну, что, лейтенант? – сказал Цветков. – Изучил? Тогда поехали дальше, вот справка госпиталя: по ранению я освобожден от службы на шесть месяцев. Впрочем, тебя, кажется, не это интересует… Вот, пожалуйста. Трофейный приемник подарен мне военным Советом Армии за выполнение спецзадания… Читай: «…с разрешением пользоваться в пределах фронта».
Я читал. Все верно. И справка госпиталя сфабрикована на таком же бланке, что и справка, украденная Духаренко, только срок отпуска вырос. И в других бумагах видна та же рука…
Да, что-то не похож Цветков на дезертира. Все продумано, обосновано. Все ловко, только вот почерк один и тот же…
Я не выхватил пистолет. Ведь тогда капитан, наверное, кинулся бы к своему. Нет, я не боялся: неожиданность была на моей стороне. Цветков имел бы один шанс из десяти. Но мне не хотелось давать ему и этот шанс. Недаром Прут как-то в сердцах сказал Клименко, что одну смелость нужно пускать в ход лишь в тех случаях, когда не хватает ума…
– Я, конечно, понимаю, – сказал я, туповато морща лоб. – Награда – это, так сказать, совершенно особый случай. Но тем не менее надо регистрировать. Если вы, так сказать, не возражаете, давайте пройдемте в сельсовет, оформим необходимые документы, чтобы я мог сам всё дооформить и чтобы вас, так сказать, больше не беспокоить.
– Какой там сельсовет! – сказал Цветков. – Дрыхнут, небось.
Но тут женщина, до сих пор лежавшая молча, вмешалась:
– Да что ты, Коль! И вовсе Аким Федотыч не спит. Он всегда до свету встает. Прямо дома и застанете, чем после в сельсовет переть на край села!
Цветков взглянул на нее так же равнодушно и пренебрежительно, как прежде на меня, и усмехнулся:
– А что, лейтенант, и баба порой дело говорит. Бывает такое, а?
– Я считаю, гражданка рассуждает справедливо.
Я по-прежнему говорил тоном, каким, по-моему, стал бы говорить глуповатый молодой канцелярист.
– Ну, что ж, пошли…
Цветков обулся, надел гимнастерку и шинель. У двери я почтительно пропустил его вперед. Когда он вышел не крыльцо, я вынул пистолет и оказал негромко: