В балканских ущельях
Шрифт:
Мы объехали олеандровые заросли и оказались прямо перед термами. Красноватое дно водоема не оставляло сомнений в том, что вода содержит железо. Из-под земли, покрытой тем же охристым налетом, текла очень тоненькая струйка. Она выходила из круглого углубления в земле. Вытоптанная трава вокруг говорила о том, что место это весьма популярно в народе. По бокам углубления лежали камни для сидения. В момент, когда мы приехали, здесь находились две женщины и девочка лет восьми.
Одна из женщин, с грузной, оплывшей фигурой, была явно больной. Именно
Другая женщина сидела на одном из камней. Она была одета в темную юбку, а платок прикрывал плечи и руки. Но несмотря на скромное одеяние, выглядела она опрятно. Лицо ее несло на себе печать бедности. На ребенке рядом с ней была лишь светлая хлопчатобумажная рубашка.
Толстуха с такой скоростью выстреливала свои злобные слова, что понять ее было почти невозможно. Улавливались лишь усиленные интонацией крепкие выражения, достойные самых грубых и изощренных в ругательствах грузчиков. При этом она замахивалась кулаками на женщину с ребенком; та при нашем появлении сделала непроизвольное движение, и вторая обернулась.
О небо! Что за картина представилась моему взору! Дело в том, что на лице женщины лежала какая-то толстая красная масса. Выглядело все это ужасно.
Поток ее злословия сразу оборвался.
— Да будет мир в твоем доме! — приветствовал я ее.
— Во веки вечные, аминь, — отвечала она.
Это дало мне повод подумать, что она болгарка греческого исповедания.
— Это и есть источник, возле которого находят исцеление?
— Да, господин, он известен по всей стране и за ее пределами.
При этом она принялась без умолку сыпать названиями десятков болезней, которые здесь лечатся, и перечислениями разных чудес, которые тут время от времени происходят. Талант рассказчика у нее обнаружился при этом незаурядный. Слова так и отлетали от нее, и мне стоило немалых усилий ворваться в этот поток. Мне ничего не оставалось, как дать ей выговориться, но случилось это попозже.
— О Аллах! Машалла! Аллахи, валлахи! — вскричал вдруг Халеф Омар, молитвенно сложив руки.
Женщина подумала, что это относится не к ее речи как таковой, а к перечисляемым ею болезням, и с воодушевлением пустилась в дальнейшие описания. Чтобы заставить ее замолчать, я дал шпоры вороному. Он к такому обращению не привык и поэтому взвился всеми четырьмя копытами в воздух.
Болтушка замерла в ужасе и… замолчала! Я тут же использовал этот момент, чтобы вклиниться.
— Как тебя зовут? — спросил я у нее.
— Нохуда. Я родилась в городе Добрине, там же, где и мой отец. Мать умерла вскоре после моего рождения. Бабушка с дедушкой утонули в реке…
Я снова поднял лошадь на дыбы, ибо побоялся, что она в перечне многих своих родственников углубится в Средневековье. Она снова замерла, и я воспользовался моментом.
— Дорогая Нохуда, я прибыл сюда из-за болей в голове, я чувствую…
— Головные боли? — ловко ввернулась она в мою фразу. — Это очень хорошо, что ты приехал! Если бы ты знал, сколько тысяч голов здесь…
Вороной снова наехал на нее, и женщина сделала паузу. Я объяснил:
— Боли так сильны, что я с трудом слышу человеческую речь. Поэтому будь так добра — отвечай только на мои вопросы. Я вижу по твоему лицу, что у тебя добрая, полная сострадания душа, поэтому надеюсь, что ты исполнишь мою просьбу.
Я понял, что попал в точку, — она положила обе руки на сердце и ответила с придыханием:
— Господин, ты прав. Я буду молчать, как в могиле. Отвечать буду только на твои вопросы. Ты догадался верно — у меня доброе сердце. Твоя бедная голова больше не будет страдать от болей.
Маленький хаджи наморщил свое личико, что случалось с ним только когда он с неимоверными усилиями удерживался от смеха. Остальные тоже с трудом терпели, чтобы не расхохотаться.
— Прощу извинить меня, дорогая Нохуда, вы о чем-то оживленно беседовали. О чем шла речь?
Ее глаза снова гневно блеснули. И она было начала все с начала, но тут я с гримасой боли указал пальцем на свою голову.
— Не бойся, господин, — сказала она тихо, — я не начну ссоры и скажу только, что бранилась вот из-за этого. — И она указала на горшок.
— Что это?
— Мой горшок с клейстером.
— Ты используешь его здесь, у источника?
— Конечно!
— А зачем ты ходишь к горячей воде?
— Как зачем? Она омолаживает!
— Ах, так! Ты хочешь помолодеть… Но в этом же нет необходимости!
— Ты думаешь? Гм. Ты вежливый человек. Ах, если бы мой муж был бы того же мнения… Чтоб ты знал, меня зовут Горошина. Мой же именует меня Стручком. Разве не обидно?
— Ну, это он так шутит.
— Нет, я его слишком хорошо знаю. Он варвар, невнимательный тиран… он…
Я потряс головой.
— Ты прав. Нельзя так кричать. Но я докажу, что я не стручок. Поэтому каждый день хожу сюда и наношу эту грязь на лицо.
Сохранять серьезность было все труднее. Я ответил:
— Это очень мудро с твоей стороны. А как готовится этот состав?
— Срывают розовые листья и варят с мукой в воде до кашеобразного состояния. Потом в равных частях эту массу смешивают с красной землей от этого источника и намазывают лицо. И помогает! Точно помогает!
— В самом деле?
— Да. Ни бородавки, ни морщины, ни складки на коже не выдерживают этой пасты. Она известна во всей стране. Поэтому я так ругалась, когда девочка перевернула сосуд, но я прощаю ее и умолкаю, если это тебе угодно.
— И правильно делаешь. Благоразумие — достоинство женщины, а молчаливость удваивает ценность этого и без того дорогого качества.
— Вот и я говорю, — согласилась она.
— Да, Нохуда, молчаливость — лучшее средство дожить до преклонного возраста. Ты, наверное, слышала, что говорил Бахуви о женщине?