В благородном семействе
Шрифт:
– Как? Во-первых, вот у меня палка, и я вас попросту отколочу. А во-вторых, вот пара пистолетов, и мы можем стреляться хоть сейчас!
– Хорошо, сэр. Даю вам свое слово, - сказал Брэндон в дьявольской злобе; и добавил: - Стреляться мы будем не сейчас, а завтра; и будьте спокойны, я не промахнусь.
– Адье, сэр, - сказал рыцарственный Фитч.
– Bon giorno {Добрый день (итал.). Здесь: в смысле "всего хорошего".}, сэр, как мы говаривали в Риме.
На этом он снова вышел от мистера Брэндона, которого не очень обрадовала проявленная художником необычайная храбрость.
"С чего это парень так обозлился?" - думал Брэндон.
С чего? Во-первых, он отбил у Фитча возлюбленную; а во-вторых, он посмеялся
Брэндон остался наконец один и мог хорошенько поразмыслить. Но в пять часов - что за притча!
– снова стук в дверь.
– Войдите!
– рявкнул хозяин комнаты.
В дверях показался изжелта-бледный, с воспаленными глазами щуплый человечек, почти карлик. Пошатываясь на высоченных каблуках лакированных полусапожек и опираясь на громадную с золотым набалдашником трость, он вошел в комнату развязно, в шляпе набекрень. Шляпа была белая, с широкими полями, а из-под нее, налезая на скулы ее владельца, падали патлы прямых и сальных волос. Борода у человечка еще как будто не росла, и было ему на вид лет двадцать, а весил он - вместе с палкой и прочим - от силы три пуда. Если вам любопытно знать, как этот щеголь был одет, я с удовольствием сообщу, что на шее он носил широкий вышитый голубого атласа платок, на котором красовался похожий на крыжовину карбункул. Далее был на нем пестрый шалевый жилет; широкие синие панталоны, аккуратно перетянутые внизу ремешками, чтобы выставить на вид маленькие ножки; коричневый камзол с медными пуговицами и закругленными полами, туго обтягивавший осиную талию; и поверх всего белый, вернее, белесый кафтан с собольим воротником и обшлагами, а из обшлагов выглядывали на каждой руке по пять маленьких пальчиков, облитых лимонной лайкой перчатки. Одну из этих ручек он держал, не отнимая, на щуплой своей груди; и сиплым тоненьким голоском он пропиликал:
– Джордж! Ста'ый черт! Как дела?
Мы потому так подробно и тщательно описали костюм этого человека (чья внутренняя сущность строго отвечала его мужественной и приятной внешности), что никого на свете мистер Брэндон так не почитал, как его.
– Синкбарз!
– вскричал наш герой.
– Какой дьявол принес вас в Маргет?
– Д'ужба, ста'ик!
– отвечал достопочтенный Огастес Фредерик Рингвуд, именуемый в общежитии виконтом Синкбарзом (ибо это был он).
– Д'ужба и па'аход "Го'од Кенте'бе'и"!
С этими словами гость протянул Брэндону указательный палец правой руки, который тот умильно пожал в обеих ладонях.
– Уазве не мило с моей ста-аны, что я приезжаю утешить вас в этой п'аклятой дыре, а, Джордж?
– сказал милорд после первых приветствий.
Брэндон побожился, что рад ему чрезвычайно, - и это была истинная правда, потому что, едва увидав виконта, он тут же решил занять у него денег ровно столько, сколько сможет выкачать из юного аристократа.
– Сейчас уаскажу вам, как это получилось, мой мальчик: понимаете, я стоял у Лонга, когда, вд'уг - о небо!
– я узнаю, что мой почтенный уодитель прибыл в го'од! Провалиться мне, если я не натолкнулся в Парке на нашу п'аклятую семейную ка'эту - с мамашей, сестрицами и со всеми прочими, - как раз, когда я катил в кебе с Полли Томкинс! Я сейчас же вернулся домой и говорю: "Ну их к че'ту!
– говорю я Тафтханту.
– К че'ту, мой мальчик, говорю, я только что видел моего уодителя, мне по'а смываться!"- "Как, говорит Том, - назад в Оксфорд?" - "Нет, - говорю, - этто не п'ойдет! Куда угодно, на к'ай света, к че'ту на рога! Ага, знаю: я поеду в Ма'гет, навещу моего ста'ого Джорджа - кто мне помешает?" Взял да и поехал на д'угой же день; и вот я здесь, и нас с вами ждет обед в гостинице, и шесть бутылок шампанского во льду, и лососина: так что - никаких отказов!
Брэндон и не подумал отказываться: хорошее угощение в веселом обществе его тем более соблазняло, что был он в унынии и душевном расстройстве, - и он пообещал приятелю отобедать с ним в ресторане.
Джентльмены еще немного побеседовали. Мистер Брэндон был хитрая бестия и превосходно знал то, что заподозрил, несомненно, и читатель, а именно, что лорд Синкбарз был полный болван; но он был лордом, и Брэндон высоко чтил его. Лорду мы прощаем глупость; человек может быть каким угодно насмешником среди обычных людей, но если перед ним высокая особа, то тут природа или же инстинкт делают его благосклонно слепым; божественность служит оградой не только королю, но и всей титулованной знати.
– Так это и есть та девица, как я понимаю?
– сказал милорд, хитро подмигнув Брэндону.
– Я о той маленькой, бледненькой, что открыла мне дверь. Приятная малютка, честное слово, Джордж, старина!
– А... да... Я, кажется, что-то о ней писал, - сказал Брэндон, покраснев; потому что, по правде говоря, ему не хотелось, чтобы его приятель пустился в обсуждение молодой особы, в которую он был как-никак влюблен.
– Тут, полагаю, уже все?
– продолжал милорд, сощурясь еще более хитро.
– Вы уже добились своего, а? Я это увидел по ней. В ту же минуту.
– Вы, право же, оказываете мне слишком много чести. Мисс... э... мисс Ганн очень порядочная молодая особа, и я никак не хотел бы, чтобы вы подумали, будто я позволю себе что-нибудь такое, что может бросить хоть малейшую тень на ее доброе имя.
Выслушав эту речь, лорд Синкбарз был сперва сильно озадачен; но, поразмыслив, пришел к выводу, что Брэндон скрытничает больше, чем обычно, и, видать, не зря! Горя нетерпением узнать подробности деликатной интриги, наш тонкий дипломат решил, что он постепенно выудит из Брэндона всю историю; и так за полчаса их разговора Синкбарз отпустил не меньше сорока намеков на занимавший его предмет. Наконец Брэндон довольно высокомерно обрезал его, попросив не касаться больше этого вопроса, так как ему это крайне неприятно.
Да, ошибки быть не могло: Джордж Брэндон был влюблен в Каролину. Он уяснил это сам себе, когда залился краской, едва лишь заговорили о ней, когда так возмутился при непристойных шутках юного аристократа на ее счет!
Переведя разговор на другое, он стал расспрашивать виконта про его поездку и осведомился, не прихватил ли он с собою и Маргет кого-нибудь из приятелей; на что милорд рассказал обо всех своих лондонских подвигах - как он попал в участок, сколько распил бутылок шампанского, как оттузил полисмена, и так далее и тому подобное; и в заключение сообщил, что приехал сюда с Томом Тафтхантом, который в настоящую минуту сидит в гостинице и курит сигару.
Брэндону от этих рассказов веселей не стало. Когда же виконт назвал имя своего приятеля, Брэндон мысленно послал того ко всем чертям. Два эти джентльмена исстари друг друга не любили. Тафтхант учился в одном из "малых колледжей" - безродный студент на стипендии; а так уж повелось, что если студент "малого колледжа" склонен поразвлечься, за "ним установится слава буяна и забулдыги. Тафтхант был груб, Брэндон - джентльмен: значит, они друг друга не любили. Оба состояли в льстецах при одной и той же титулованной особе: значит, они друг друга не любили. В колледже у них однажды вышла ссора из-за проспоренного пари, причем Брэндон знал, что остался в долгу; значит, они друг друга не любили; и в той их перебранке Брэидон пригрозил отхлестать Тафтханта кнутом и обозвал его "типичным снобом из малого колледжа - мошенником и подлипалой", и маленький Тафтхант, не приняв этих слов в обиду, невзлюбил Брэндона куда сильней, чем Брэндон не любил его. Брэндон только презирал своего соперника и считал его непереносимо скучным и вульгарным.