В благородном семействе
Шрифт:
Если Брэндон провел свою ночь, как англичане, то Фитч свою провел, как норманны: в посту, умерщвлении плоти и раздумий. Бедняга тоже сочинил письмо к Каролине - очень длинное и сильное, со стихотворными вставками и содержавшее в себе те самые слова, которые мы слышали, когда он их выкрикивал в окно. Потом он подумал о том, не составить ли завещание; но он рассудил - и куда как горька была эта мысль для молодого человека, - что никому-то на свете нет до него дела - кроме, правда, вспомнил он, немного поразмыслив, этой бедной миссис Каррикфергус, там, в Риме, "которая меня действительно любила и одна на свете покупала мои картины". Итак, он отказал ей все свои рисунки, навел
И вправду, наш бедный художник не таил в своей груди ни чувства какой-либо вины, ни мстительной злобы на Брэндона - теперь, когда те первые муки оскорбленного тщеславия улеглись. Нелепый и смешной, он все же не был малодушен; а после всего, что случилось утром, - раскрытого им предательства и посыпавшихся на него оскорблений, - дуэль, он понимал, неотвратима. У него было смутное понятие, где-то им почерпнутое, что долгом джентльмена является среди прочего подраться раз-другой на дуэли, и он давно искал к тому случая. "Предположим, я буду убит,- рассуждал он, - какая разница? Каролина все равно меня не любит. Мальчики доктора Уокербарта останутся в эту среду без урока рисования; и больше никто ни словом не помянет бедного Андреа".
А теперь заглянем на чердак. Каролина, бедненькая, вся была поглощена своим горем и, выплакав его на груди верной Бекки, наконец заснула. Но пробило два пополуночи, и три, и после кончившегося отлива начался прилив; и фонари мерцали тусклей и тусклей; и сторож возгласил шесть часов; и солнце встало и позолотило минареты Маргета; и Бекки поднялась и выскребла крыльцо и кухню, приготовила завтрак жильцам; а в половине девятого громко задубасили в дверь, и два господина - один с красного дерева ларцом под мышкой, спросили мистера Брэндона, и удивленная Бекки проводила их в его апартаменты, и мистер Брэндон заказал Бекки завтрак на троих.
Тот громкий стук разбудил и мистера Фитча, который встал и оделся в лучшую свою одежду, подвил щипцами бороду и вообще во всем своем поведении выказал полное хладнокровие. Пробило девять, он завернулся в плащ и спрятал под плащом ту пару рапир, которые он, как было сказано, имел в своем владении, ни в малой мере не умея ими пользоваться. Однако он слышал в Париже и Риме от своих camarades d'atelier {Товарищей по студии (франц.).}, что в дуэли лучшее оружие - рапира; и так он вышел из дому.
Бекки была в коридоре, когда он спускался по лестнице; она вечно скребла там пол.
– Бекки, - сказал Фитч приглушенным голосом, - вот письмо. Если через полчаса я не вернусь, вы его передадите мисс Ганн. И дайте мне честное слово, что она не получит его раньше.
Бекки пообещала. Она подумала, что художник затевает очередное сумасбродство. Он вышел, отвесив ей в дверях торжественный поклон.
Но, пройдя всего лишь несколько шагов, вернулся.
– Бекки, - сказал он, - вы... вы хорошая девушка и всегда были добры ко мне, тут у меня кое-что для вас: мы, может быть... может быть, мы долго не увидимся.
– В глазах его были слезы, когда он это говорил, и он ей сунул в руку семь шиллингов и четыре с половиной пенса - все до последнего фартинга, что имел на свете.
– Ну что вы!
– сказала Бекки; но ничего не добавила, только положила деньги в карман и снова взялась за работу.
Три джентльмена со второго этажа, болтая, вышли на лестницу.
– Бог ты мой, - куда это вы!
– закричала Бекки.
– В такую рань! Еще и вода у меня не закипела.
– Мы вернемся к завтраку, милаша, - сказал один, маленький джентльмен на высоких каблуках.
– П'ошу вас, не забудьте приготовить содовую.
– И он вышел, играя тростью. Следом за ним - его приятель с ларцем под мышкой. Брэндон всех позади.
Он тоже, сделав несколько шагов, воротился.
– Бекки, - сказал он торжественно, - если через полчаса меня не будет, передайте это мисс Ганн.
Бекки встревожилась; и, повертев в руках оба письма, осмотрев каждое с той и с другой стороны и строго поглядев на печати, она по дурости своей решила, что не станет она ждать полчаса, а отнесет их барышне сейчас же. Она поднялась наверх и застала Каролину за шнуровкой корсета.
А следствием такого поведения Бекки было то, что маленькая Каролина, бросила шнуровать свой корсет (преславная была в нем фигурка у девушки; но сейчас речь не об этом), взяла письма, посмотрела сперва на одно - которое сразу же отложила; на другое - которое жадно вскрыла, и, прочтя две-три строки, громко вскрикнула и упала без чувств.
* * *
К подворью Райта мчи нас, муза, днесь, спеши поведать, что вершится здесь. Утром, чуть свет, мадемуазель Огюстина заявилась в комнату мисс Рант и с ликованием сообщила этой леди об ожидающем их событии.
– Figurez-vous, mademoiselle, que notre homme va se battre - ах, вот будет drole {Представьте себе, барышня, наш-то кавалер собирается драться на дуэли... забавно (франц.).} увидеть его со шпагой в руке!
– Не приставайте вы ко мне, Огюстина, со всякими гнусными дрязгами между слугами; этот противный курьер вечно пьян и заводит ссоры.
– Mon Diou, qu'elle est bete! {Бог ты мой, какая дура (франц.).} воскликнула Огюстина, - Но я же вам не о курьере толкую; я о нем, о... l'objet, le peintre dont niadame s'est amourachee, Monsieur {О ее предмете, художнике, в которого барыня влюблена, о господине... (франц.).} Фийш.
– О мистере Фитче!
– закричала Рант, вскочив с кровати.
– Мистер Фитч дерется на дуэли! Огюстина, живо - мои чулки, капот... Скажи, где, как, когда?
Огюстина рассказала ей наконец, что дуэль состоится сегодня же, в девять утра, за ветряной мельницей и что джентльмен, с которым Фитч дерется, накануне вечером обедал в их отеле в обществе de ce petit milord {Этого маленького милорда (франц.).}, который будет его секундантом.
С быстротой молнии Райт кинулась в спальню своей покровительницы. Та спала крепким сном; и вообразите сами, каковы были ее чувства, когда она пробудилась и услышала эту страшную весть.
Так безмерна сила любви, что хотя миссис Каррикфергус долгие годы никогда не поднималась с постели раньше полудня; хотя во время ее сумасшедшей погони за художником ей перед отъездом в путь неизменно подавали в постель чашку чая и котлету (равно как и дозу подкрепляющего), - сейчас она мигом вскочила, забыв и сон, и баранью отбивную, и все другое, - и принялась за туалет с такой поспешностью, что сравнение тут возможно разве что с Арлекином, переодевающимся в пантомиме. У нее сделался бы нервный припадок, но только она знала, что на него нет времени; право же, не протекло над ее головой я двадцати минут, как она уже надела свою пелерину и шляпу и со всею челядью да еще прихватив по дороге двух-трех гостиничных лакеев полным ходом устремилась к полю действия. Никогда за двадцать лет до того дня, ни с того дня по нынешний не случалось Марианне Каррикфергус ходить так быстро.