В бой идут одни штрафники
Шрифт:
— Численко, остаешься за меня. Вот, с сержантом. Я пойду искать транспорт.
— Побыстрее, лейтенант. Побыстрее. Сам видишь, что тут… — Лицо Численко, бледное, перекошенное болезненной гримасой, тряслось. Он почему-то сидел на корточках и смотрел, как вода заполняет воронку.
— Постараюсь. И проследи, чтобы раненым в живот не давали воды. И чтобы они из луж не напились.
Он знал, что санитарные машины и конные повозки ППГ [12] сразу после боя прибывают на передовую, чтобы
12
ППГ — передвижной полевой госпиталь.
Воронцов вышел на дорогу. Ливень немного утих. В колеях стояла вода. Вначале он думал, что начало развиднять, что тучи разошлись и, как это часто случается после ливня, в небесный пролом на землю стало просачиваться солнце, озаряя все вокруг особым, малиново-желтым светом. Но, подняв голову и обнаружив, что небо по-прежнему, от горизонта до горизонта, затянуто плотной пеленой низких облаков, понял, что вода в дорожных и лесных канавах подкрашена не солнцем. Кругом лежали тела убитых. Их еще не собрали. Только оттащили от дороги, чтобы не мешали проезду, не пугали коней.
— А ну стой! — Воронцов схватил под уздцы серую понурую кобылу. — Поворачивай сюда!
Возница, закутанный в плащ-палатку, забранился, соскочил с повозки:
— Куд-да! Ты кто такой, чтобы тут командовать!
— У меня тяжелораненые. Следуйте за мной.
— А у меня — приказ!
— Приказ? — Воронцов остановился и посмотрел на возницу таким взглядом, что тот осекся и отступил в дорожную канаву, залитую водой. — У нас тоже был приказ. Мы его выполнили. Теперь вы выполните свой. Доставьте моих людей в ближайшую санчасть. Им нужна срочная помощь.
Подбежала женщина. На ней тоже была плащ-палатка, и Воронцов не мог видеть ее погон. Но, судя по голосу и интонации, спокойной и уверенной, звание она имела не ниже капитана. И на вид лет тридцать, не меньше.
— В чем дело, товарищ лейтенант? Мы из гвардейского ППГ. Срочно эвакуируем…
— А мы что, не люди?
Госпитальное начальство, конечно же, знало, что рядом с гвардейцами атаковала отдельная штрафная рота. Чужих в госпитали всегда брали неохотно. Тем более сейчас, когда раненые поступали и поступали и конца этому потоку не было видно.
— Товарищ военврач, у меня трое тяжелых. Один ранен в живот. Прошло уже около часа. Я вас прошу…
Женщина посмотрела на него, и глаза ее вздрогнули.
— Вы контужены?
— Возможно.
— У вас сужены зрачки.
Воронцов махнул рукой и дернул лошадь за уздечку, выводя повозку с дороги.
— Поезжай, Тихонов! Поезжай! — крикнула военврач вознице, который все еще растерянно стоял посреди дороги. — А вам, лейтенант, я тоже настоятельно рекомендую обратиться к врачу!
Воронцов вдруг почувствовал благодарность к этой властной женщине. Но сил, чтобы обернуться к ней,
Они проехали полянку. Вскоре Воронцов вывел повозку на опушку. Раненые тут же увидели его, обрадовались, замахали руками. Нет, не забыли о них, устоявших здесь, на лесной опушке.
— В первую очередь грузите раненых в живот, — распорядился он. — Потом тех, кто не может передвигаться самостоятельно. — И, увидев сержанта, спросил: — Нелюбин не вернулся?
— Нет, — ответил Численко, придерживая рукой перекошенное лицо.
— Что с тобой?
— Сам не знаю.
Дождь становился все тише и тише. Юго-западную оконечность всполья окаймляла сизая вызревшая туча. Из нее часто били молнии. Они вспыхивали, как бронебойные трассы, затем ломались, ветвились. И только потом слышался удар и следом за ним рокочущий глубинный раскат. Нет, думал Воронцов, выстрел «фердинанда» все же пострашнее.
Воронка позади его окопа уже наполнилась до краев.
Раненых отправили. Воронцов на мгновение почувствовал внезапную радость. Ведь они остановили немцев. Вон какую махину остановили! А между стальными коробками лежали сотни неподвижных кочек. Вон их сколько! Не прошли. И на этот раз не прошли.
Воронцов смотрел в поле. Он ждал Нелюбина. Но тот не возвращался. Время от времени оттуда доносились одиночные выстрелы. Они ударами тупой боли отдавались в висках и затылке, эхом пронзали все тело. Видимо, военврач все же права. И Численко тоже контужен. Но он даже не намекнул о госпитале. Лейтенант вспомнил глаза возмущенного возницы, в которых читалось: кто такой… гвардейцев в первую очередь… Зачем? Он исполнял приказ начальства, только и всего. За что он его возненавидел? Контузия.
Воронцов снова посмотрел в поле. Нелюбин не возвращался. Хорошо, хоть выстрелы стали реже. Уже, видать, всех добили. Обычное дело. Своих перевязывать некому…
Счет времени потерян, потому что потеряно само ощущение времени. Воронцов пытался сосредоточиться, чтобы вспомнить, сколько длился бой, но не смог. Часов на руке не оказалось, где-то потерял.
Если бы не дождь, который заполнил собой все пространство, не оставив на земле ни клочка сухой земли (везде матово поблескивали лужи и целые озера, окантованные расползавшимися отвалами суглинка, вывернутого фугасными снарядами и тяжелыми минами), — если бы не этот потоп, Воронцов лег бы под первое попавшееся дерево и хоть на минуту уснул. Он знал, откуда эта усталость. И первые толчки озноба. Он хорошо знал, что это.
Еще несколько санитарных подвод завернули к ним с дороги и остновились среди окопов и воронок. Ну, вот и хорошо, с ними он отправит последних раненых. И можно выдвигаться с остатками уцелевших во второй эшелон. Как приказано.
— Здорово бывали! — окликнул их пожилой возница. У него был такой голос, как будто он приехал на покос, где его ждали, чтобы накладывать на телегу воз. — Грузитесь, что ли!
Раненые ползли по мокрой земле, вскарабкивались на подводы. Некоторым помогали товарищи. Другие управлялись сами.