В царстве тьмы. Оккультная трилогия
Шрифт:
— Только посмей тронуть — и тогда увидишь! Ты разве забыл, что тебе нужно мое приданое для уплаты ваших долгов? — кричала я, взбешенная.
Вероятно, он кое-что знал о семейных делах, потому что покраснел.
— Твой злой язык тоже, конечно, идет в счет приданого? Но я слишком благороден, чтобы бить такую знатную даму. А твои совиные глазенки недурны, особенно когда ты злишься. Итак, львица, ради твоих прекрасных глаз я не стану тебя бить, а лучше за каждую твою грубость будет расплачиваться твой любимец. Вот я сейчас же и приступаю.
И он несколько раз хлестнул Вальтера.
Тетка и священник
— Вот тебе, разбойничья рожа! Попробуй, приятно ли, когда бьют!
Эдмонд зарычал от боли и с бешенством кинулся на меня. Не знаю, что было бы дальше, если бы де Сильва не отнял меня, подняв на воздух. Не будучи в состоянии излить свою злобу на меня, Эдмонд набросился на Вальтера, я же обхватила ручонками шею моего спасителя и спрятала лицо в его плечо. Меня ошеломили страх и неистовые крики дравшихся мальчиков: голова моя закружилась, шум уже неясно долетал до меня, а затем я лишилась сознания.
Очнувшись, я увидела, что лежу в постели, а надо мной склоняется доброе и симпатичное лицо какой-то женщины.
Это была Кэт Лестер, кормилица Эдмонда. Она целовала меня и старалась успокоить, но я принялась кричать, утверждая, что Вальтера убили. Чтобы разуверить меня, Кэт привела его в мою комнату, мы расцеловались, и он благодарил меня за заступничество.
— Пока потерпи, Вальтер, и успокойся, — говорила я ему, — а когда я вырасту, то выйду за тебя замуж, а не за Эдмонда, которого глубоко ненавижу.
На другой день у меня с преподобным отцом был продолжительный разговор, который клонился к тому, чтобы добиться извинения перед Эдмондом. Сначала я наотрез отказалась, но де Сильва умел говорить. Он сказал о великом грехе, который я совершила, в гневе ударив будущего мужа, а затем убеждал, что Бог непременно рассердится на меня за гордость и упрямство, если я не попрошу прощения. Последний его довод смягчил меня, и я согласилась.
Тогда он повел меня к дяде, а тот — в комнату, где Эдмонд и Вальтер играли с двумя мальчиками.
Как только Эдмонд увидел меня, он пнул ногой Вальтера и сказал:
— Папистка идет просить у меня прощения, и я должен простить, потому что она женщина, а женщины, по словам отца, не понимают, что делают.
— А я не хочу просить прощения у еретика, который говорит грубости, и ухожу, — сердито крикнула я и повернулась, но дядя удержал меня, взглядом заставив Эдмонда замолчать и подойти ко мне.
— Здравствуй, львица! Ну что, ты сегодня миролюбивее вчерашнего? Я готов простить тебя и помириться, но не хочу, чтобы ты кусала меня за щеку.
Я с достоинством ответила, что не укушу его, если он будет спокоен, и мы расцеловались. После этого он показал мне свои игрушки и болонку, которая мне очень понравилась, и мы принялись болтать.
— Видишь, твой любимец прекрасно себя чувствует, а побои ему нужны, как лошади сено.
Я упрекнула Эдмонда за то, что он дурно относится к сироте.
— Видишь ли, и я пожалел бы его, не будь он таким подлым трусом, — ответил Эдмонд. — Мальчик одиннадцати лет уже не должен висеть на юбках баб и реветь при всяком удобном и неудобном случае… Он ни
Вчера у меня были гости: Альджернон Кемпбелли, наш сосед, и Джо Смит, сын кастеляна. Я назначил большую дуэль с Вальтером, чтобы те были свидетелями моей победы, а этот негодяй кинул наши шпаги в пруд. Тогда я, в совершенно справедливом негодовании, объявил, что дворянин, не желающий драться, не заслуживает ничего другого, кроме хлыста, а ты вошла вместе с моей матерью и преподобным отцом именно в этот трагический момент…
Сначала этот рассказ меня смутил, так как я сама была храбра, но, увидев на щеках Вальтера крупные слезы, я опять пожалела его и сказала Эдмонду:
— Успокойся! Я сама помогу тебе сделать Вальтера отважным, потому что, когда вырасту большая, выйду за него, а не за тебя.
— Ого! Значит, он нагишом пойдет к алтарю, — возразил Эдмонд.
— Почему нагишом? Я настолько богата, что могу его одеть, и это будет гораздо приятнее, чем платить ваши долги, — ответила я.
Ссора наша опять обострилась бы, конечно, но меня увели… Так завершилось мое вступление в Комнор-Кастл.
О последующем я не буду говорить. Это было бы слишком длинно и, мне кажется, неинтересно, хотя именно в те годы и укоренились чувства, которые впоследствии совратили меня с пути истинного.
А потом — как знать? — может быть, листки эти попадут в чужие руки, если я не успею уничтожить тетрадь; а умру я внезапно, потому что болезнь моя очень странная. Итак, если кто-либо прочтет посмертную исповедь неизвестной, пусть узнает, как все произошло, и не осудит меня…
Кэт Лестер нередко рассказывала нам по вечерам такие истории о привидениях и разбойниках, что волосы становились дыбом, и мы втроем очень любили ее слушать. Но если в рассказе появлялась какая-нибудь ведьма или старая колдунья, то Эдмонд непременно замечал:
— Это была ты, львица с рыжими космами и совиными глазами, а около тебя летал вовсе не ворон, Кэт ошибается, а бежал желтый пинчер, которого ты вела на голубой ленте.
Такие слова, конечно, бесили меня… Леди Арабелла, женщина весьма набожная, внушала мне почтение к церкви и ее служителям. Одним из величайших ее огорчений было ее замужество за человеком англиканского вероисповедания. Между тем ее сын ненавидел священников, издевался над ними и при удобном случае грубил ее и моему духовнику, отцу Розе. По этому поводу у меня с Эдмондом были бесконечные ссоры. Дружба же моя с Вальтером крепла со дня на день. Тот, как и я, был католиком, горячо набожным и преисполненным почтения к отцу Розе, который любил его и открыто ему покровительствовал. Нередко преподобный отец говорил со вздохом: