В царстве тьмы. Оккультная трилогия
Шрифт:
Увидев радость ребенка, я предложила Мариетте снова быть няней Чарли, а Лазари — место лакея. Жалованье, которое я им назначила, ослепило их, и они с восторгом согласились сопровождать меня.
Во время путешествия я убедилась, что Мариетта действительно обожала моего сына, но относительно прошедшего была очень сдержанна и отмалчивалась, как будто даже боялась говорить.
Я решила, что со временем заставлю ее высказаться, потому что в истории похищения ребенка оставалось много невыясненного.
Вот уже три недели, как я в Комнор-Кастле; чувствую себя все хуже. Собственно говоря, я не страдаю, т. е. у меня ничего не болит, но жизнь точно уходит из меня, мне трудно даже писать.
Глава IX
Господи
Я никогда даже не подозревала о существовании того мира, о котором узнала из рассказа Мариетты.
Вчера вечером я занималась приведением в порядок шкатулки с драгоценностями, а Чарли играл с Мариеттой около окна, но любопытная итальянка подошла взглянуть на разложенные на столе вещи, среди которых находился медальон с миниатюрой отца де Сильва, подаренный им мне несколько лет назад. Вдруг Мариетта нагнулась, схватила портрет и вскрикнула с изумлением:
— Боже милостивый! Синьор Джиованни — священник?..
Я вздрогнула. Что это значило? Как могла эта женщина знать преподобного мирянином и под именем синьора Джиованни? И я приказала ей рассказать все, что она знала о синьоре Джиованни. Сначала она отнекивалась, ссылаясь на то, что не смеет говорить что-либо непочтительное о духовном лице, но тайна тяготила и ее, и потому, не заставляя себя дальше уговаривать, она рассказала мне всю свою жизнь… Постараюсь передать этот рассказ насколько возможно точно, сохраняя подлинные слова Мариетты, — очень уж причудливыми и своеобразными нахожу его подробности и фигурировавших в нем лиц.
Происхождение Мариетты темно: когда ей было всего несколько месяцев от роду, какой-то человек в маске передал ее бедной женщине в предместье Рима и вручил сумму денег, которая показалась той громадной; она сочла, что ребенок, вероятно, принадлежал какой-нибудь знатной даме. Однако малютку никто обратно не требовал, и пятнадцати лет, после смерти приемной матери, ее взяли к себе соседи как хорошую работницу. Года через два явился какой-то синьор в богатом, но уже поношенном костюме и объявил, что он прислан той особой, которой Мариетта была отдана матерью, приказав девушке приготовиться, чтобы тотчас ехать с ним. Эта неизвестная мать всегда была идолом, волшебницей-покровительницей ее грез, и несмотря на то, что посланец не внушал большого доверия, Мариетта не колеблясь ни минуты пошла за ним. Незнакомец увез ее на другой конец Рима, в еще более отдаленное, бедное и грязное предместье, чем то, где она жила до этого.
Там за крайне убогими лачугами одиноко стояло почти развалившееся здание.
Тележку, в которой они приехали, незнакомец поставил во дворе, откуда и был вход в дом. Через еле державшуюся на одной петле дверь и почерневший, как печная труба, коридор они вошли в небольшую залу с низким потолком, набитую разнообразными вещами.
Около большой топившейся печи в кресле с высокой, украшенной гербом спинкой сидела женщина неопределенных
Когда Мариетта переложила в старый сундук свое убогое достояние, дама разъяснила ее новые обязанности, давая всему самые громкие названия: так, свое жалкое отрепье она называла “туалетом”, а маленькую грязную комнатку — “приемной для посетителей”, потому что оказалась знахаркой и принимала, по ее словам, много больных. Потом все вместе сели обедать. Но как ни прост был дом, где прежде жила Мариетта, все там было, однако, чисто, а самое скромное кушанье — вкусно. Здесь же то, что синьора Карлотта налила из котла и назвала роскошным отваром из рыбы, показалось Мариетте отвратительным. Тем не менее синьора и синьор съели все с большим аппетитом, а последний достал еще из какого-то угла большую бутылку вина и выпил ее.
— Опять напьешься! Ты разве забыл, что, во-первых, вино покупается вовсе не для твоей глотки, а во-вторых, что вечером у нас будут гости? — сердито спросила Карлотта.
Однако синьор продолжал пить и возразил так же сердито:
— Набегавшись весь день по твоим делам, я не намерен издыхать от голода и жажды. И то довольно унизительно для меня, рыцаря Гастона де Тремон, изображать здесь какого-то лакея.
Карлотта захохотала, держась за бока, а потом насмешливо сказала:
— Успокойся, знатный рыцарь, и ради своей щепетильности вспомни, что я сама — маркиза Сальватор Тартинелли, чьи предки не пустили бы тебя в свою прихожую. Ты же, негодяй, несомненно погиб бы с голода, не трудись я в поте лица, чтобы прокормить тебя. Вот твою работу мудрено было бы показать…
После этого “достойный рыцарь” ел уже молча, а потом завалился спать в углу на старом матраце, прямо на полу.
Тогда Карлотта рассказала Мариетте, что ее знатная семья разорилась, но она, несмотря на свое высокое звание, пользовалась своими познаниями, чтобы облегчать страждущих, и, пренебрегая даже приличным ее положению туалетом, сама варит свои снадобья. Она показала Мариетте несколько полок, уставленных горшками, склянками, мешочками и пучками сушеных трав, пояснив, что тут заключается спасение рода человеческого, которому она посвятила себя, раздавая эти драгоценные средства по до смешного низкой цене больным, приходившим умолять о помощи. Кроме того, она обладала даром ясновидения, а потому настоящее, как и прошлое, не составляет для нее тайны.
Вечером продолжавшего храпеть “рыцаря” разбудили пинком ноги. Карлотта напомнила ему, что пора вести лошадь синьору Джиованни.
— Иди, болван! Он всегда дает тебе сколько-нибудь, хотя ты и не сознаешься в этом, — сказала она.
Гастон проворчал что-то по поводу скупости Карлотты и ее гостей, но все-таки забрал свой плащ и отправился куда-то верхом, ведя в поводу чудного коня под дорогим седлом. После его ухода Карлотта нарядилась: надела красную кофту, а голову украсила чем-то вроде голубого тюрбана. Затем она приготовила ужин, состоявший из вина и пирога с дичью. Мариетте она указала тюфяк в углублении около печи и разрешила лечь спать, так как более в ней не нуждалась. Но девушке хотелось непременно узнать, кто мог посещать такой гадкий домишко, и она только притворилась спящей. Впрочем, Карлотта не обращала на нее никакого внимания и громко храпела в своем кресле.