В чём измеряется нежность?
Шрифт:
Хэнк и Коннор заканчивали просмотр «Плохого Санты»?{?}[рождественская чёрная комедия 2003 г. выпуска от режиссёра Терри Цвигоффа.], окружённые петляющими по всему дому искрящимися дорожками электрических фонариков. Смеясь и чавкая, Андерсон доедал кусок запечённого свиного окорока с картофельным салатом, запивая ужин густым ароматным глинтвейном: Хэнк очень гордился тем, что отказался от виски в праздники, но не без усилий удерживал себя от того, чтобы не набраться и безобидным винным напитком. Сумо мирно посапывал рядом с телевизором, но внезапно поднял голову и издал тихий приветливый лай. От дома отъехал автомобиль, снег захрустел под
— Счастливого Рождества!
Тонкие жаждущие руки крепко сплелись вокруг него.
— И тебе. — Коннор снял с неё шапку и поправил распушившиеся пряди.
— Слушай, ничего, что я вот так без звонка припёрлась? Вдруг я вам тут даром не нужна?
— Нет, вообще-то теперь это идеальный вечер. Спасибо, что припёрлась, — неважно, со звонком или без.
Задыхаясь от радости, вошла внутрь, размашистыми движениями сняла верхнюю одежду, всучив её Коннору, и пробежала к дивану. Плюхнулась и звонко поцеловала в щёку удивлённого Андерсона.
— С Рождеством, Хэнк! — громко щебетнула Мари. — Вы ёлку нарядили?! Какая красивая! Папа вот принципиально не захотел в этом году, дескать, от неё иголок потом куча. Хотя что мешало искусственную поставить? И природе хорошо, и мне приятно.
Бросив коробки подле Хэнка, подскочила к маленькой ели, стоящей сбоку от кресла.
— М-м-м, как здорово пахнет смолой и хвоинками! — Мари приблизила лицо к дереву и шумно вдохнула.
Старый проигрыватель пластинок тихо напевал рождественскую мелодию, ёлочные игрушки отражали разноцветных «светлячков». Дух настоящего праздника, простой и радушный уют, ароматы корицы и цедры перемешались с аппетитными запахами мясных блюд. Мари почувствовала, что именно теперь она наконец-то дома.
— Съешь чего-нибудь? — лениво поднявшись с дивана, спросил Андерсон.
— Да не, спасибо, дома поела. А! Это вам, кстати.
Вернулась к оставленным подаркам и вручила их Хэнку и Коннору. Для обоих было заготовлено по тёплому шарфу ручной вязки, над которыми Мари корпела с лета, как только загорелась этой идеей, поначалу казавшейся безумной и невыполнимой. Но мисс Эванс любила ставить перед собой высокие планки, обычно пугавшие на первых порах. В дополнение для Хэнка была положена футболка с логотипом обожаемых им «Рыцарей чёрной смерти», а для Коннора три книги в жанре научной фантастики.
— Нет, ты подумай только! Во малая! Совсем с ума сошла, — приложив к себе футболку, восторгался Андерсон, не пряча доброй улыбки. Неосторожная мысль кольнула стариковское сердце: «Интересно, что бы придумал Коул в её возрасте? Наверное, что-то в этом духе, только без шарфа».
— Погляди-ка, у нас настоящее Рождество, а не унылая холостяцкая бухаловка под прикрытием праздничного ужина, — посмеивался Коннор, поглаживая Мари по плечу.
— А чего это сразу унылая? Ржал тут у телика как ненормальный всего несколько минут назад. — Андерсон наклонился к любопытно глазеющему на шумную компанию Сумо: — Гляди, какая! Будешь теперь её своими слюнями уделывать, вместо старых.
— Мари?
— Да?
Энергично задрала кверху голову.
— Спасибо тебе. — Коннор прочертил согнутыми пальцами её скулу. — И раз уж ты здесь, лови тогда обратную связь. — Он прошёлся до книжного шкафа и вытащил с верхней полки металлический футляр. — Подставляй цепкие лапки, обезьянка.
Открыв
— Надеюсь, летом в Канаде они тебе пригодятся. Я не знал, что именно тебе нужно, поэтому взял с запасом.
— Прямо то что надо. — Она согласно закивала. — Я там самая продвинутая, кажется, буду.
Нервически засмеялась, протянула руку и с благодарностью сжала в кулачке пальцы Коннора.
Все трое придумывали развлечения до глубокой ночи: вырезали из бумаги снежинки, отсняли кучу весёлых фотографий, слушали старую и новую музыку, делились историями. Мари каким-то чудом удалось раззадорить Сумо, и она носилась с псом по всему дому, визжа и дурачась.
— Как же приятно слышать её смех, — размеренно произнёс Коннор, оттягивая в руках помпон только что снятого с себя красного колпака Санты.
— Это что ж должно было случиться в стенах родного дома, чтобы малая свалила праздновать, мать его, Рождество к двум одиноким мужикам? — в тяжёлых раздумьях изрёк Хэнк, подперев щёку кулаком.
— Думаю, Роджер принял лишнего. И наговорил, очевидно, тоже. Мари неделю назад рассказала, что у него начались проблемы с выпивкой.
— М-да… а то ей мало проблем было. Теперь вот ещё папаша любезно добавил.
К трём часам ночи Хэнк отправился спать, и Мари долго благодарила его у дверей спальни, попутно осыпая рождественскими пожеланиями. Затем влетела в ванную, схватила широкую расчёску и принялась укладывать непослушные длинные волосы. Коннор успел заскучать в полумраке гостиной и пошёл искать маленькую гостью. Замерев в дверном проёме, он долго наблюдал, как она вытягивала пряди в мутном свете ванной комнаты, стоя перед зеркалом в одной тапке.
— Хочу отрезать их к чёрту. Путаются постоянно, и голове тяжело, но папа чуть не слёзно умоляет, чтоб оставила, потому что у мамули были длинные.
— Значит, когда-нибудь отрежешь. Это же ты: долго не протянешь, слушая отцовские уговоры. И, мне кажется, тебе пошло бы.
— Агась, наверное. — Она зевнула и положила расчёску на место. — Уже поздно так… Отведёшь меня домой? Я обещала папе, что вернусь сегодня.
— Разумеется. Пойдём тогда одеваться.
И кивнул в сторону выхода.
С тёмного неба безмятежно и густо падал снег, укрыв белым сиянием тихие улочки. Как только они вышли наружу, Мари тут же взяла Коннора за руку, и воспоминания отбросили её в морозный ноябрь 2040-го: он вёл её домой, и они точно так же держались за руки, а раскрошенное сердце обволакивало чувством защищённости и утешением. «Неважно, в какую сторону с ним идти, всё равно обязательно вернёшься домой», — думала Мари, глядя, как крупные белые хлопья облепляют пальто её друга. Ей нравилось, когда он надевал пальто. Из соседних домов доносился последний праздничный гомон, тут и там в окнах гас свет, стихала музыка. Они проходили под большим фонарём причудливой формы, и Мари показалось, что её сердце подпрыгнуло до горла. Она остановилась и приложила к груди руку, облачённую в зелёную варежку.