В чём измеряется нежность?
Шрифт:
— Клэри, — собравшись с духом, произнесла Мари, вытирая сухим полотенцем тарелку, — скажи, а тот красивый брюнет… Вы с ним ещё встречаетесь?
— Что? О чём ты говоришь, Мими? — Её голос боязливо задрожал, а лицо сделалось белым как полотно.
— Я говорю о мужчине, который часто приходил к нам пару лет назад. Вы ещё видитесь?
— Послушай, ты ничего не знаешь, это сложно, и…
— Я не собиралась осуждать тебя. Или говорить папе. — Мари всё смягчала голос, чтобы не пугать мачеху. — Измены не случаются просто так. И, вопреки расхожему мнению, виноват не обязательно тот, кому изменяют… Ты ведь любила папу, я знаю. И до сих пор, наверное. Ты и меня любишь, а это очень непросто — любить чужих детей. — Она заметила
Кларисса нервно придвинула свою красную пепельницу, отковырнув краешек одной из выцветших наклеек. Достала сигарету и глубоко затянулась, прикрыв глаза, словно обращаясь с этими вопросами к собственной душе.
— Когда у Роджа начались проблемы с алкоголем, я пыталась быть чуткой, терпеливой, понимающей и всякая такая фигня из моих женских романчиков в мягком переплёте. На деле же это ни черта не работало, и он просто продолжал закрываться от меня. Тогда я пошла напролом и спросила, в Бет ли дело. Ну, он, естественно, распсиховался: он всегда бесится, когда речь о твоей маме заходит. Потом у нас начались проблемы с интимом, и я снова играла во всепонимающую и прощающую жёнушку. Роджер меня не слышал, не пускал в своё сердце. Хах, а я-то всегда верила, что мы близки! — Кларисса насмешливо покачала головой, позволив себе слёзы.
«А я-то всегда верила, что мы близки», — беззвучно повторили губы Мари, и её память всколыхнула родной, любимый образ: холодные речи, сухие и отстранённые оправдания, бесконечное «я устал» и незнакомую прежде пустоту внутри зрачков.
— Папа и мне никогда не открывался. Наверное, до глубоких седин будет считать меня ребёнком, которого нужно держать в стороне от «этого жестокого мира» и сложных переживаний.
— Да уж, в этом весь он… В общем, я поняла, что не стану вечность стучать в закрытую дверь. Знаю, это нечестно, что я опустилась до измены вместо благородного расставания. Но я просто не могла себе позволить сломать то, что мы построили таким упорным трудом. Да и вовсе не хотела бросать Роджа, я люблю его. А Гай, он… он оказался рядом, когда мне был кто-то нужен. Когда я хотела снова почувствовать себя сексуальной и желанной. Он с моей работы — коллега. Давно разведён и интересен в общении, а самое главное — чертовски хорош в постели! Я с ним просто улетала.
Сделала последнюю затяжку и вмяла испачканную помадой сигарету в дно пепельницы.
— Я не любила Гая, даже не знаю, была ли влюблена. Это была обычная зрелая страсть. А что до твоего вопроса: мы встречаемся время от времени, ходим в рестораны, на выставки, в театр. Роджера-то не загонишь в такие места. Ну, и спим иногда, да. — Прислонилась к столешнице и задумчиво поглядела на падчерицу. — Дело ведь в Конноре? — внезапно спросила она.
— Боже, с чего ты вообще это взяла? — Мари фыркнула, нарочито закатив глаза.
— Да потому что у тебя всегда дело в Конноре.
Кларисса чмокнула её в щёку и отправилась к себе в спальню, не собираясь больше сыпать неудобными вопросами.
«Неужели я точно так же обречена бежать в чужие объятия? Чувствовать эту губительную любовь, которая, по иронии, немного больше, чем его. Клэри правильно сделала — выбрала себя. Я должна поступить так же. Я просто обязана всегда выбирать себя, иначе никогда не стану счастливой. Ведь Коннор тоже сам выбрал затворничество и отстранённость. Я не стану нестись следом и умолять любить меня».
Мари легко приняла эту истину. Она устала волноваться о Конноре, ждать, когда он пустит её в свою жизнь, и просто брала то, что предлагала юность здесь и сейчас. Её влюблённость в Стэна крепла день ото дня. К тому же она по-прежнему отдавала много сил учёбе и волонтёрской экологической деятельности, её мысли постоянно были чем-нибудь заняты. Она отпускала Коннора без
И наконец наступила суббота.
Предвкушение веселья опьяняло Мари: она давно уже толком не веселилась. Как только прибыла на вечеринку, долго поправляла макияж и тщательно осматривала себя перед зеркалом в ванной, боясь, что что-то пойдёт не так в самый ответственный момент, и она опозорится.
— К Джуди, кстати, пришёл её парень. Ну, который андроид, помнишь? — спросила прошмыгнувшая к ней Кристина.
— Да, да, я поняла: держать своё ценное мнение при себе и не поднимать андроидских тем.
— Умница. — Кристина чмокнула подругу в щёку. — Ты презервативы взяла? — деловито поинтересовалась она.
— Стэн сказал, что сам позаботится обо всём, — говорила и не верила, что это вот-вот должно случиться.
— Никогда не доверяй это мужикам! Даже если они клянутся, что у них «всё с собой» будет. Держи про запас обязательно.
— Крис, я тебя очень люблю, но выбираешь ты себе одних мудаков. Стэн не такой. Он ответственный парень. Всё будет хорошо.
Вечеринка стала набирать обороты. Мари погрузилась в водоворот неугомонных шуток и сменяющих друг друга порций выпивки. Вокруг десятки детских лиц, изображающих взрослую уверенность, беззастенчивые обжимания у всех на виду, громкие подпевания любимым песням и дикие танцы. «Не хочу ни о чём думать. Ничего не желаю анализировать. Я возбуждена и хочу переспать со своим парнем. Да и у такой грязной, испорченной девчонки не должно быть малодушия и нерешительности», — убеждала себя Мари, разглядывая собственное отражение в стакане с виски и колой. Грохот музыки поглотил остатки её сомнений.
Она потеряла счёт времени и даже не успела осознать, как оказалась вместе со Стэном в спальне родителей Джуди. Он раздевал её трясущимися руками, нетерпеливо стащил бельё, принявшись неумело и спешно ласкать. «Чуть помедленнее, — попыталась усмирить его напор Мари, — и повыше. То, что ты ищешь, находится немного выше», — застенчиво хихикнула она, повернув голову вбок, и зажмурилась. Она понимала, что хочет этого, но испытывала колючую неловкость и мешающий блаженству стыд. Стэн волновался, она видела это по чередованию излишней осторожности и чрезмерной напористости. «Всё хорошо. Не торопись, расслабься», — заботливо приговаривала Мари, чтобы подбодрить его и успокоить. А в низ живота, наравне с возбуждением, вонзался страх, растекаясь ядовитой растерянностью по телу. Когда он лёг сверху и стал делать попытки войти в неё, Мари задержала дыхание и съёжилась, но продолжала гладить спину Стэна, не желая сдаваться и губить этот момент. Сильной боли не было, но кожа ответила лёгким зудом, внутри всё непривычно переполнилось. Неприятно стало, когда он начал ускоряться: «Тише, тише, прошу», — улетали в пустоту её тихие мольбы. Мари вдруг отчаянно захотелось, чтобы это быстрее прекратилось. Вскоре Стэн громко застонал и откатился в сторону, шумно переводя дыхание.
— Ух, здорово вышло! — радостно промямлил он и погладил Мари по плечу.
— А ты никого не забыл?.. — В её хриплом шёпоте почти не было упрёка. Стэн не ответил ей: сонно прикрыв веки, попытался взять её за руку, но Мари спрятала кисть за спину.
— Вот недотрога. Никогда не хочешь держаться за руки.
Минута странной тишины. По резко выровнявшемуся дыханию Мари поняла, что её парень заснул. «Ну, он хотя бы не был грубым», — снисходительно промелькнуло в её голове. Электронные часы на прикроватной тумбе показывали половину шестого утра, и Мари не могла оторвать взгляда от утекающего времени. Она представила, как вместо цифр отматываются её решения, беспечность и юность. Этот симпатичный голый мальчик рядом показался чужим и нежеланным. Ни капельки не любимым. Страничка прожитых лет. Мари не испытывала ни разочарования, ни сожаления, глядя на него, лишь сухую благодарность за бесценный опыт. Будто и не человек вовсе — воспоминание.