В чём измеряется нежность?
Шрифт:
В четверг он всё-таки повёл её в кино. Фильм оказался скучным, но страстная ночь сгладила неприятные впечатления. Секс теперь скрашивал всё в буднях Мари и заставил забыть о том, что когда-то имело значение. Старая боль превратилась в призрак и давно не досаждала воспоминаниями о былом.
Выпускной прошёл как в мечтах - бурно, весело и пьяно. В шуме песен, поздравлений и шуток Мари вспоминала о матери, представляла её лучезарную улыбку и надеялась, что Бет гордилась бы своей дочерью. Она много болтала по видеосвязи с Кристиной и без устали передавала приветы ребятам из детройтской школы.
Марсель привёз её к себе, когда усталые одноклассники
– Будем обжиматься на переменках в универе, отдавать в приюты бездомных кошек и собак, поливать дерьмом безответственные корпорации, загрязняющие окружающую среду, пить по выходным, много заниматься сексом и постоянно спорить: она пока не догадывается, но я теперь иногда даже готов уступать ей в этих спорах. Мари не будет долго упорствовать, она благоразумна. Знаю, она тоже хоть немного влюблена в меня, просто не признаётся себе. Девчонки вечно всё усложняют». Зарево покрыло молочно-розовым светом её пряди, и Мари показалась Марселю недосягаемо волшебной. Это разозлило его. Поднялся и стремительно преодолел расстояние между ними, заключив её в капкан сильных рук.
Легли спать после заката нового дня. В мириадах аляпистых картинок минувших лет Мари вдруг увидела стройную фигуру в костюме, стоящую в темноте. Вокруг бушевал ветер, танцевали ослепляющие лучи искусственного света. Но в следующую секунду незнакомец уже падал с высоты, и бесплотное тело Мари подлетело близко-близко к происходящему. Испуганно открыла рот, и её немой крик поглотили стены высоток в центре Детройта. Прямо перед ней устремлялся вниз её милый друг, раскинув руки и смиренно прикрывая глаза. Его безмятежное лицо было едва подсвечено узкой полоской голубого света, стекающего по виску, пушистую прядь волос на лбу трепал ненасытный ветер. Мари хотелось прокричать «хватай мою руку», но язык намертво прирос к нёбу, и она лишь беспомощно растопырила пятерню в попытке поймать Коннора за пальцы. А внизу сплошь ночные фонари да реки машин. И никому нет дела, что через секунду его не станет. Не станет. На расстоянии вытянутой руки.
Тьма. Мокрый хруст об асфальт.
Очнулась, тихо всхлипнув, и задрожала, уставившись в пасмурный полумрак знойного летнего вечера. В тишине раздавались лишь мерный стук сердца и ровное дыхание Марселя. «Что я здесь делаю?» - шёпотом спросила она у пустоты, не понимая, как выбросить из головы это лицо, принимающее неизбежность высоты, неизбежность падения. Смерти. Не поймала, не спасла. Рыдания подступили к горлу обжигающей волной, душили и резали. Сотни прекрасных воспоминаний разрушили усердно возведённые ею стены темницы, чтобы отыскать дорогу домой.
«Дорога всегда приведёт домой, если я иду с тобой…»
Как же ей захотелось сбежать из этих горячих нежеланных рук, прямиком в холодный обморок далёкой зимы, чтобы в чудесном свете уличного фонаря прижиматься к мокрой ткани пальто, ёрзать щекой по заснеженной каштановой макушке и без остановки произносить слова любви. Умереть бы у этой чужой обнажённой груди, затеряться в простынях, раствориться в душном воздухе проклятой маленькой спальни. Только бы не эти руки! Другие — родные. Укрыться в них, забыться и просто бесконечно
Вдохнула кромсающий лёгкие воздух, села на постели и бросила взгляд в окно. Солнце прокралось на цыпочках в спальню и расплескало на всём вокруг розовато-рыжие лучи: ласковые, как ручной зверь, шустрые и шёлковые, нежные, как поцелуй ангела.
«Как поцелуй ангела…» — шепнула Мари, схватившись за подвеску на груди, и разрыдалась, словно покинутый ребёнок.
Наступил июль, и всё, о чём теперь думала Мария, - это возвращение домой. Она не уехала сразу после выпускного из-за Линды, которая не хотела расставаться и просила побыть с ней хотя бы первую половину лета. Июнь был наполнен хмельными вечерами, прогулками в компании, ночами с Марселем и нарастающей тревогой.
Собирала чемоданы в спешке, суетилась по дому и нервничала. Она написала Марселю сообщение: «Было здорово! Ты отличный парень и классный любовник. Надеюсь, у тебя всё сложится круто. Пока-пока». Ни прощальной ночи, ни последней встречи - она отпускала его как малозначительную страничку своей юности. Мари и представить не могла, что он мчал на такси в аэропорт, позабыв обо всех делах, чтобы успеть отговорить её: она не отвечала на звонки, и Марсель не мог рассказать о своих чувствах. О том, что хотел бы вернуться домой вместе с ней к осени. В тот вечер он напился и подрался в баре: никогда прежде он не ощущал себя настолько уязвимо и странно.
Когда на подлёте из-за облаков показались верхушки небоскрёбов Детройта, у Мари пересохло в горле, а сердце бешено заколотилось, будто разогнавшийся старый поезд. Как же давно она не видела дома! Этих улиц, хранящих давние воспоминания, старых друзей, любимых мест. Много ли изменилось за время разлуки?
Но стоило Марии перешагнуть порог, и тёплая аура прежней жизни сомкнулась вокруг неё объятиями счастливой Клариссы. Та завалила её тонной вопросов, начиная с «как долетела?» и заканчивая назойливыми расспросами о том, не появился ли у неё в Канаде парень. В воздухе разливался до боли знакомый запах духов Клариссы, которыми она пользовалась уже много лет, даже роскошную копну тёмных волос причесала так, как не причёсывала уже давно. Покончив с допросом, она принялась названивать родственникам, чтобы сообщить о прибытии Мари и заодно посплетничать.
— Дядя Роб должен приехать с минуты на минуту. Он как узнал, что ты здесь, так сразу ломанулся в гости, чтобы поздороваться.
— Или, как обычно, с тобой потрепаться о театрах и выставках. Нужна я ему тут сильно, ага! — Мари состроила гримаску.
— Даже если и так, прямо уж расстроишься?
— Нет, конечно. Чмокну его в морщинистую щёку и свалю отсюда побыстрее. Мне надо заехать в участок: я ещё не видела папу и… Мы с Коннором плохо расстались. Я сама виновата. Но теперь всё в прошлом. Буду надеяться, что он сумеет меня простить. — Она вмиг посмурнела.
— Думаешь, не простит? Он-то? — Кларисса по-матерински погладила падчерицу по плечу. — Коннор вообще-то часто спрашивал о тебе. Вряд ли он чувствовал себя обиженным. Во всяком случае, мне так казалось.
— Я бы обиделась на такую идиотку…
— Мими, почему ты себя так не любишь?
— Ладно, пойду-ка я уже. — Она проигнорировала заданный вопрос и быстро обулась в прихожей.
В дверь позвонили. Это был Роберт: явился свежим и приодетым с иголочки, в руках держал огромный букет красных орхидей и подарочную коробку: «Только не очередная дорогущая дребедень!» — тут же подумалось Мари.