В чём измеряется нежность?
Шрифт:
– Не может быть.
– Мари посмотрела на стеклянный кабинет, где за капитанским столом сидел Хэнк, и изумлённо округлила глаза.
– Да уж пора бы.
– Коннор снисходительно хмыкнул.
– Полагаю, ты один в него и верил.
– Остальные говорили, что это «авантюра чокнутого деда, беснующегося на пороге пенсии».
– Сделал пальцами кавычки.
– Представляю, с каким удовольствием он теперь отдаёт им приказы!
– Сарказм у него из щита превратился в оружие. И стреляет он из него, как из гранатомёта.
– Тебе уже прилетало?
– Прилетает в основном Гэвину, но я иногда по старой памяти тоже бешу Хэнка.
– За два
– Сам до сих пор едва в это верю.
Мари вновь сосредоточилась на лице Коннора. Сощурилась и наклонилась к нему:
– Так странно… - Мари задумчиво поджала губы.
– Сколько я тебя помню, ты всегда зачёсывал волосы одинаково, одевался в рубашки одного и того же кроя… Будто и двигаешься теперь немного иначе.
– Она отстранилась и смущённо оглядела свою обувь.
– Но, наверное, я просто отвыкла от тебя и несу какую-то ахинею.
– Может быть, и не несёшь…
– Ладненько, до вечера, вон там папа уже идёт!
– Мари по-детски указала пальцем в сторону Роджера.
Она не увидела, как трепет безжалостно вонзился ему под ногти, как желание яростно затянуло на шее верёвку. Парализованный и разморённый её невозможной близостью Коннор весь разговор тихонько приближался пальцами по столу к бедру Мари. Это было бы слишком легко. Слишком вероломно. Нечестно. Имеет ли он на это право? «Ни за что. Со мной ты всегда будешь в безопасности», - поклялся он себе. Десятки упущенных возможностей и неисполненных желаний улетали белокрылыми бабочками с её подола, которого Коннор успел коснуться краешком мизинца. Миг-другой - и Мари снова стала полузабытым сном, расплывчатой картинкой воспоминаний, к которым он с таким трудом привыкал.
— Сорвал джекпот идиотских решений! — Рид вернулся на свой пост для болтовни. — Смотрел на вас и всё пытался оценить масштаб той задницы, в которую ты себя загнал. — Он плюхнулся в кресло за бывшим столом Хэнка. — Даже интересно стало, в какой момент ты в неё втрескался? Ты ещё был машиной? Как это вообще ощущается у роботов, если вы не трахаетесь и не испытываете ничего такого?
– Гэвин постучал пальцами по столу и хмыкнул.
– Вот ведь извращенская пластиковая морда! Ты же её мелкой козявкой встретил…
— Моя морда не пластиковая уже как пару лет.
— Я знаю! — огрызнулся Гэвин. — И вообще-то не об этом спрашивал.
— Ты спрашивал много о чём.
— Задолбал увиливать!
— У меня никогда не было дурных намерений и мерзких помыслов о Мари в пору её детства и юности. — Коннор поморщился, мотнув головой. — Да, я был машиной, когда влюбился в неё, — неохотно открылся он. — Но я не знаю, как описать тебе то чувство… Сейчас я понимаю, что оно больше напоминало страх. Романтическая любовь для людей связана с сексом — эта мысль пришла в голову одной из первых, потому что я робот, привыкший просчитывать события наперёд. И знал, что в будущем это могло значить для нас двоих. Но я не хотел её. У меня, эм… не доставало для этого деталей. — Улыбнулся с театральной деликатностью. — И твой вопрос насчёт отсутствия желания у андроидов вполне справедлив: из-за наших с Мари физиологических различий я нередко ощущал некоторую неестественность моей страсти. Всё время думал о том, что это должно быть по-другому. К сожалению, контролировать свои чувства я не мог. Думаю, ты понимаешь это.
– Неужели не было мыслей, что твои чувства могут измениться?
– Это людям свойственно всё извращать до такой степени. Я понимаю, ведь их существование завязано
– Программа вычислила страсть, - саркастично резюмировал Гэвин.
– Звучит бредово, согласен. Но все чувства девиантов - это так или иначе вычислительный процесс, просто очень высокого порядка.
Коннор ощутил себя уязвимым. Было тяжело открываться Риду после стольких лет их глупой вражды, и он учился доверять ему весь последний год. Вот бы сейчас вместо него здесь был Майкл: младший Грейс никогда не осуждал и всегда был чутким, понимающим собеседником.
«Но ты уже открыл рот и заговорил. Да, сейчас здесь Гэвин. Не Майк. Выдохни и успокойся, всё уже случилось».
– Теперь у тебя это не так работает, верно? Не боялся, что она тебе, не знаю, разонравится или типа того?
– Ещё как. В мои планы входило разделить свою человечность именно с ней, а если бы у меня вдруг не возникло влечения к человеку, которого я люблю, это стало бы катастрофой. Но Майкл сделал всё для того, чтобы загрузка сознания прошла с минимальными эмоциональными потерями. Знаешь, в каком-то смысле я заново влюблялся в Мари, но уже другими системами.
– Коннор мягко засмеялся.
– Вот она сейчас пришла, была так близко, и моё тело уже было готово ответить на её присутствие самым… неудобным способом. А раньше я волновался, что со мной этого может не произойти. Наверное, странно, но меня это успокоило.
– Тебя успокоил едва не случившийся на рабочем месте стояк?
– Гэвин резко вжался в спинку кресла и залился хохотом.
– Я же сказал, это покажется странным.
– Коннор смущённо улыбнулся и посмотрел себе под ноги.
– Ты чудик. Слов нет! Но есть что-то трогательное в том, как просто ты говоришь о тех вещах, о которых стесняются говорить люди. И да, забудь, что я так сказал.
– Я и так знаю, что ты эмоциональный инвалид, не парься.
– Мудила, - буркнул Гэвин и направился к своему столу.
Как и обещала, Мари вернулась за Коннором в участок к вечеру. Доехав до Мичиган-драйв, они долго гуляли по знакомым наизусть улочкам. Болтали обо всём и в то же время ни о чём - никто не решался заговорить о печали в разлуке, о глубоких переменах или о роковом февральском признании. Коннор в основном рассказывал о напарничестве с Ридом и повышении Хэнка, Мари - об учёбе, волонтёрстве и визитах Кристины. Тёплый ветерок остужал нагретый за день асфальт, забирался под одежду, щекоча кожу, игрался в чуть отливающих медью прядях Коннора: «Не помню, чтобы прежде у него выгорали волосы, - заметила Мари.
– Такая глупость - цепляюсь за какие-то крохотные детали, надеясь догнать прошлое. И пора перестать уже пялиться, это жалко! Не могу ничего с собой поделать: он как назло стал чертовски хорош! Да и фигура его раньше никогда не выглядела спортивной, как сейчас: всегда худой и высоченный, как небоскрёб…» - её размышления прервал телефонный звонок. Мари вновь посмотрела на дисплей с удивлением и недовольством, забавно поморгала и сбросила вызов.