В чём измеряется нежность?
Шрифт:
Гибким, энергичным движением поднялась со стола, подскочила к дяде и настырно выхватила из пачки две штуки. Чмокнув Кристину в щёку, вылетела наружу, в распростёртые руки сырого воздуха тёплого летнего дождя.
Роберт нетерпеливо вышел следом. В бежевом дизайнерском костюме тройке, завёрнутый весь, как капуста, не по погоде, он казался Мари огромным дымящим светляком. Вприпрыжку подошла к выключателю и погасила фонари на балюстраде, обхватила одной рукой себя за плечо и глубоко втянула мокрую свежесть листвы и смятой грязными ручейками травы. Роберта охватила волнительная дрожь, он смаковал
– Почему ты такая грустная, Мария?
– выпустив густой клубок дыма, обратился он к ней.
– Дурацкий праздник. Дурацкая я, - произнесла, глядя вдаль, на старое скривлённое дерево вишни у противоположной стороны проезжей части, жадно ловя глазами бледный призрак счастливого солнечного августовского дня.
– Иди сюда, моя девочка.
– Он улучил момент её слабости и вновь раскрыл долгожданные объятия.
– Не люблю глупые обнимашки.
– Она не повернула к нему головы, медленно выдыхая дым и между делом вылезая ногой из одной балетки. Роба смутила её бескомпромиссная холодность.
– Тебе следует быть поласковее.
– Агась, знаю. У меня вообще ничего в жизни не выходит порядочно: ни приоритеты расставлять, ни учёбой заниматься в полную силу, ни мужиков выбирать.
– Мне Клэри рассказала про твоего первого мальчика, - он озабоченно остановил внимание на последней фразе.
– Да у неё едва ли язык за зубами держится.
– Мари издала смешок.
– Ну, да, был там один - одноклассник. В Канаде тоже познакомилась с парнем, он чуток постарше, но у меня с ним несерьёзно было. Я их обоих оставила как-то в спешке, без драм и долгих объяснений. Знаю, что это неправильно. Но я, наверное, просто плохой и незрелый человек.
– Характер у тебя не сахар, куколка. Ты действительно часто поступаешь как испорченная девочка.
– Приблизившись, он прижался плечом к её плечу.
– Ты прав, дядя Роб.
– Но я бы всегда был рядом с тобой, даже несмотря на твой дурной характер и грубые манеры.
– Ты так говоришь, потому что мы родня. Но, допустим, это мило, ладно.
– Я бы всегда был рядом, - с придыханием повторил он, и его трясущиеся пальцы коснулись обнажённой кожи её бедра.
Мари замерла, будто парализованная паучьим ядом, и не шевелилась, едва понимая происходящее. Абсурдность ситуации притупляла отвращение и желание отстраниться. Небо полоснула рваная молния, и последовавший за ней гулкий громовой раскат, казалось, вырвал из горла жалобный хрип отчаяния и омерзения. Тепло тела Роберта было невыносимым, оно тянулось голодными лапами через ткань дорогого костюма, пачкало кожу его ненасытными пальцами. Наконец он перестал. Мари облегчённо выдохнула, и Робу до невозможности захотелось притронуться к блестящим от влаги тёмно-алым губам. Они напоминали ему брызги ягодного сока на белоснежной фарфоровой тарелке, в которой бабушка ставила перед ним в детстве малину с клубникой среди тишины и величественного солнечного света гостиной его дома.
– Сегодня я стала на год старше, - сдавленно прошептала она, надеясь сгладить нормальностью беседы ненормальность происходящего, - и решила, что больше не стану выбирать неправильных мужчин.
–
Мари всё не сводила глаз со старой вишни, и когда под отяжелевшими мокрыми ветвями сверкнул бледно-голубой огонёк, она не сразу поняла, что ей не мерещится. На светлом фоне ткани выделялось сиреневое облачко с зелёными прожилками, знакомая фигура двигалась в сторону её дома, очерченная ореолом светящихся в фонарном свете дождевых брызг.
– Ты пришёл!..
– зачарованно шепнула Мари в густую темень и сжала в кулаке подвеску на груди.
– А? Чего-чего?
– вышел из ража пространных речей Роберт.
Мари его не услышала. Ей было плевать, что он спросил. И на дождь было тоже плевать. Сорвалась с крыльца в одной балетке и ринулась навстречу всё приближающемуся счастью. Роберт что-то крикнул ей вдогонку. Кажется «туфля» или «куколка»? Да и чёрт с ним!
– Ты пришёл!
– прокричала, ускоряя бег.
– Пришёл, пришёл, пришёл!
Позабытое чудо прежних лет - закинула трепещущие руки за его шею и прильнула тёплым дрожащим телом. Сквозь причитания целовала его мокрое лицо, запускала пальцы во вьющиеся от влаги пряди на затылке.
– С днём рождения, милая Мари.
– Коннор выдохнул в её висок, приветственно обняв за талию рукой, в которой держал букет сиреневых гербер.
– Пришёл… Мой ангел, мой бравый Хартиган!
– задыхаясь сквозь частые поцелуи, бормотала Мари, не разбирая, попадает она губами в бровь, в скулу, в нос или подбородок. Привстала на цыпочки и прижалась щекой к его щеке.
– Почему-то казалось, что ты меня больше никогда не обнимешь.
– Коннор вспомнил их недавнюю встречу, сухое расставание, в которое она лишь улыбнулась на прощание.
– Это тебя-то? С ума сошёл?
– Откинула с его лба непослушную прядь.
– Пойдём скорее в дом.
Роберт смотрел на них в недоумении и опустошении. «Меня обокрали. Унизили. Распяли. Отвратительный змеёныш… Сцапал моё сокровище, нахально присвоил! Этот вечер был мой и её близость была моей, а ты всё забрал в свои поганые ручонки… Ничего. Я доберусь до тебя, докопаюсь. Никто не может быть настолько чистым и безгрешным: всегда есть скелеты в шкафу, всегда. Интересно, насколько сгнили и засмердели твои?» - не сразу заметил, как прикусил фильтр сигареты, и принялся плеваться.
– Всё хорошо, дядя Роб?
– спросила Мари, не отпуская руку Коннора.
– Да, сладкая.
– Он отрывисто кашлянул.
– Я что-то задумался да фильтр раскусил, такой дурак!
– Заискивающе и жалко рассмеялся.
– Ладненько.
– Она равнодушно пожала плечами и потянула в дом своего бесценного гостя.
Суматошно влетела на кухню, ища, куда поставить цветы: все вазы в доме уже были заняты букетами друзей. Мари что-то невнятно напевала, зажмуриваясь и покусывая губы, врезалась во все тумбы и громко выдыхала.