В чём измеряется нежность?
Шрифт:
– Звучит вполне разумно. Но ты о чём-то конкретном сейчас?
– Хочу переспать с ним, - прямо и открыто заявила Мари и вновь обратила взгляд к Кристине.
– Очень. Плевать, что он там почувствует или не почувствует. Я почувствую. И пойму, сможем ли мы быть вместе. Возможно, ему даже будет эмоционально приятно… Это тоже хорошо. Мне бы хотелось, чтоб ему хоть какое-нибудь удовольствие доставил этот процесс.
– Не ожидала, что ты начнёшь так радикально, но в общем-то и тянуть нет смысла. Тебе либо будет комфортно, либо нет. Оттуда уже можно начать дальнейшие размышления о вашем совместном будущем.
– Крис облегчённо выдохнула и принялась заплетать свою роскошную молочно-русую копну волос.
– С парнем-роботом зато
– И услышав смех подруги, сама залилась громким девчачьим хохотом.
В эту ночь Мари впервые за долгое время смогла спокойно уснуть. В её холодный рассудок не вторгался рой испепеляющих вопросов, не жалил ум разрушающим волнением. Ей снился электронный мир, полный бегущих нулей и единиц. Под электронным небом пузырились электронные лужи, эмуляции прохожих спешили по своим электронным делам. Снился электронный дом, изрисованный микросхемами одиночества, и электронное сердце, наполненное электронной печалью.
Это был недолгий телефонный разговор. Мари уловила в шуме динамика, как Коннора удивил её спокойный тон, которым она пригласила его «прийти поговорить». Она тактично умолчала, чем собиралась завершить этот вечер, потому как важнее задуманного для неё было выслушать его. Но, несмотря на показную холодность, Мари нервничала, как школьница перед первым свиданием, и долго просидела перед зеркалом, излишне аккуратно нанося алую помаду. Перемерив все платья в шкафу, расстроилась из-за того, как нарочито и неестественно будет выглядеть в любом из них. В итоге облачилась в любимые джинсовые шорты да белую футболку на голое тело и на том успокоилась.
Роджер с Клариссой улетели на неделю в Грецию, где собирались провести вместе отпуск и наладить отношения. Мари обрадовалась, что отец и мачеха наконец-то стали предпринимать обратные шаги друг к другу. Пустующий дом остался в её распоряжении, и она собиралась использовать это время с умом.
Вечер всё никак не хотел наступать, и ленивые сумерки медленно укладывали пасмурную темень. Внезапно на улицу обрушился свирепый ливень, зашумев по крышам и подоконникам. Удары капель казались бесконечными, заунывными, отмеряли по крупицам часы.
Протяжный звонок в дверь. Бегом спустилась по лестнице на первый этаж, контрольно посмотрела в зеркало, оправила волосы и оглядела, аккуратно ли нанесена помада, откашлялась и отворила, впустив внутрь тёплый ветер и густой запах едва начавшей увядать зелени. Она не была готова к тому, что увидела. Мари думала об этом неделями, но не представляла, каково увидеть в реальности.
На лице, умытом дождём, покоились раскаяние и смирение, из-под слипшихся от влаги ресниц грустно смотрели всё те же карие глаза, в линии тонких губ спрятался призрак печальной полуулыбки. А на правом виске — сердце Мари отмерило барабанную дробь — она увидела яркий кружок голубого света. Он горел в унисон с люминесцентной вставкой на рукаве серого идеально скроенного и почти насквозь промокшего пиджака. Коннор протянул ей маленький пышный букет сиреневых цветов, благоухающих мокрой свежестью. Мари молча приняла его, не отводя взгляда от голубого треугольника на его груди, а под ним заметила белую нашивку: «Сделано в Детройте». Ей стало дурно, страдание больно сдавило раскалённой лапой горло. Её Коннор — и «сделан». Сделан. Как кукла, как вещь. Отвратительно.
— Что это… такое? — чуть дыша спросила она сокровенным шёпотом.
— Это? — Оглядел себя с ног до головы. — Это я. Без лжи и недомолвок. — Он сделал короткий уверенный шаг в её сторону. — Ты спросила меня в тот вечер, что я такое… Я отвечу на твои вопросы. На какие захочешь. Но, думаю, сперва будет целесообразно познакомиться, милая Мари. — В его печальной улыбке промелькнула очаровательная задоринка. — Моё имя Коннор, — сделал дежурный кивок, — я андроид из «Киберлайф», модель RK800, серийный номер 313 248 317-51, введён в эксплуатацию 14 августа 2038-го года и впервые опробован
Губы Мари разомкнулись от неловкости и удивления, она нахмурилась, взглянув на вручённый ей букет, а затем снова на Коннора: «Влюблённый робот, — пронеслось в её голове, и память возродила из обломков воспоминаний несколько штрихов, вдавленных в клочок бумаги, которые она подарила ему на пороге своего шестнадцатилетия.
– Интересно, хранит ли он ещё тот рисунок?» Положила цветы на коридорную тумбу, решительно шагнула ему навстречу и ласково вложила в ладонь Коннора свою. Её левая рука трепетно потянулась к его правому виску. Разогнув пальцы, Мари с нежностью дотронулась до диода, и ровный голубой свет вдруг замерцал, став практически белым, и окрасился в переливчатый жёлтый. Коннор сомкнул в блаженстве веки, крепче сжал ладонь Мари и с дрожью выдохнул. Непривычно открытый, уязвимый: крохотный светящийся надзиратель всегда готов его выдать. С потрохами.
— Скажи мне, как это вообще ощущается? — Скользнула пальцами по его щеке, обвела линию подбородка. — Как ты это делишь на приятно и неприятно? В чём измеряется нежность для тебя? В нулях и единицах? В гигагерцах? — Мари растерянно усмехнулась.
— В данный момент в том же, в чём и для тебя — в ответной реакции мозга на раздражение нервных окончаний и выбросе гормонов в кровь.
— В смысле? Я не понимаю…
— Я давно хотел всё тебе рассказать. Но так долго лгал, что ложь вошла в привычку, и я постоянно откладывал честность на потом из-за страха… Ты поймёшь, когда обо всём узнаешь. — Он погладил большим пальцем её запястье. — Это будет долгая исповедь.
— Я затем и позвала тебя — чтобы слушать.
— Тогда заблаговременно замечу, что в коем-то веке ты растеряла всю свою чуткость и внимательность, потому что иначе тебя уже посетили бы догадки.
— Последние недели три у меня как-то не задались, знаешь ли.
— Могу себе представить. — Коннор улыбнулся с сочувствием.
Его блуждающий взгляд очертил её всю с головы до пят и задержался на проступающих под тканью футболки очертаниях груди. Страх и желание провалились в низ живота, его ладонь стала влажной, пальцы крепче сжались вокруг кисти Мари. «Не веди себя, как безмозглое похотливое животное. Она пригласила тебя для разговора, болван», — пытался быть благоразумным.
— Цветы! — отвлёк он себя, как голодного пса костью. — Поставь цветы в воду.
— Ой!.. Конечно, сейчас. — Она с неохотой отпустила его руку, взяла букет и направилась в кухню.
Сделал длинный успокаивающий выдох и последовал за ней. Мари выбрала самую красивую вазу и рачительно расставляла в ней цветы, попеременно ныряя носом в гущу лепестков, чтобы вдохнуть аромат, и вдруг вспомнила роковой вечер у Роберта — то самое мгновение, когда Коннор с детским любопытством потянулся через стол к букету гортензий. «Не мог же он так искусно разыгрывать этот спектакль? Зачем роботу нюхать цветы? Это, наверное, как-то связано с той странной фразой, что он бросил мне сейчас в коридоре. И ведь Коннор прав, говоря о том, что я стала рассеянной: он кажется другим, его тело изменилось, даже манера речи теперь проще и раскованней. Но ведь машины не меняются! Я уже ничего не понимаю…»
Коннор по-хозяйски открывал настенные шкафчики, ища стакан для выпивки, и этот уютно привычный вид вселил в Мари прежнее чувство спокойствия. Словно ничего не поменялось, словно она не слышала из уст дяди горькую правду.
— Скажи, что ты ищешь?
— Да я найду, не суетись. — Он достал с полки тумблер, но Мари ласково перехватила его пальцы и забрала стакан.
— Пожалуйста, позволь я? — Взглянула светло и открыто. — Хочу позаботиться о тебе. Можно?
Молчаливо передал ей инициативу и прислонился к столешнице, наблюдая за ловкими и шустрыми движениями Мари. Скованно глотнул воздуха, поёжился, затем одним размашистым жестом стянул с шеи галстук и бросил на табурет.