В чём измеряется нежность?
Шрифт:
Этот разговор не шёл у Коннора из головы, рождал подозрения и тревогу. Он не мог объяснить себе суть возникшего дискомфорта, но понимал, что должен удовлетворить любопытство, разоблачить того, кто отложил на потом его счастье.
Последний день августа выдался унылым и дождливым. Небо устлали сизые с проседью облака, промозглый ветер настырно забирался под расстёгнутое пальто. Хорошо, что такси приехало быстро. В дороге Коннор приглаживал бровь каждые три минуты и стучал носком по дну автомобиля, разглядывая плывущие навстречу деревья с выжженной за лето листвой. Внутри скреблось гадкое предчувствие западни, расставленных паучьих сетей.
Он не позволит почувствовать свой страх. Паук хитёр, но
Лишь на человека нельзя положиться с той же уверенностью.
Из-за зелёной пены каштанов и сирени вынырнул неуклюжий «склеп» Роберта Эванса. Коннор протёр запотевшее стекло и с презрением уставился на серые стены. Выбрался из такси у ворот и направился к дому по дорожке, усыпанной гравием. Дождь примял к земле наполовину увядшие цветы, и разноцветные огоньки жалко и стыдливо валялись на клумбах, забрызганные грязью. Он всё приближался к тяжёлой резной двери, и сердце вдруг взяло разбег, когда его память случайно выловила воспоминание о бегущей в его объятия четырнадцатилетней Мари с венком на голове.
Поднялся по ступеням, на мгновение замер, затем постучал дверным молотком. Тишина. Постучал громче, но в том же ритме: эмоции не имеют права взять его в заложники. В размеренном шуме улицы раздавались лишь тихие птичьи голоса да шелест листвы. И тут ворчливо скрипнула дверь, а на пороге показался хозяин дома в бархатном халате. Коннор силой удержал подступивший ребяческий хохот, вспомнив, как Мари высмеивала этот халат десятками различных шуток.
— Ну, надо же… — Роб запахнул халат и завязал пояс. — Мистер Андерсон. — Паучьи глаза хищно сверкнули в тумане тлеющей у него во рту вишнёвой сигары. — Вы меня несколько потревожили… Хах, но не сказал бы, что я удивлён вашему визиту. Входите.
Натянутая маска радушия. Сделал пригласительный жест рукой и посторонился. Лицо Коннора оставалось нарочито лишённым эмоций, когда он вошёл внутрь. Роберт с показной неучтивостью прошёлся до своего кабинета, оставив гостя, и принялся суетливо убирать в ящик антикварного стола увесистую тетрадь с тонкой атласной закладкой. В воздухе повис вязкий тошнотворный аромат лилий, вызывавший лёгкое головокружение. Коннор наблюдал за каждым движением хозяина дома с машинной внимательностью и сосредоточенностью. Затем бросил взгляд на столик из тёмного дерева у лестницы: рядом с музыкальным центром, у стопки со старыми дисками, сидела светловолосая кукла с алым ртом и спущенным до пояса платьем. В груди разлилось омерзение.
– Я бы предложил вам чаю, но, хах, сами понимаете… - гогоча, сахарно лепетал из кабинета Роб.
– Нам ведь ни к чему это притворство, верно?
– Верно. Хотя множество современных модификаций позволяют андроидам хоть чаю выпить, хоть дорогущих блюд из пафосного французского ресторанчика съесть.
– Могу понять вашу грубость.
– Елейная усмешка.
– Вы же здесь поэтому?
Вернулся обратно к гостю. Роберт направил всё своё внимание на переливчатый голубой кружок света в виске Коннора.
– Решили оставить его? Как-то непрактично, не находите?
– Так уж вышло, что правда редко бывает удобной. Но я всегда хотел, чтобы она вышла наружу в подходящий момент.
– Так я вам помешал, значит?
– Роб подошёл к зеркалу, висящему над коридорной тумбой.
– Это мягко сказано.
Роберт вглядывался в знакомые наизусть черты собственного лица и пришёл в ужас: время не пощадило его привлекательности, породистой утончённости; за густыми прядями, посеребрёнными первой сединой, просвечивала лёгкая залысина, под глазами образовались мешки, кожу изрисовала сеточка морщин, щёки ввалились, губы побледнели. Как простить годы за такое издевательство? Он будет иссыхать и увядать в своём доме-саркофаге, пока последние силы не оставят его состарившееся
– Знаете, мистер Эванс, я понимаю ваши благие намерения относительно Мари. Но вот чего я не понимаю, так это игры, которую вы пытались вести в тот вечер, - честно произнёс Коннор.
– Очевидно, вас забавляло то жалкое положение, в котором я оказался. Вы хотели отомстить?
– Всего лишь хотел защитить любимого человека. Мою дорогую племянницу, - его вежливость сочилась ядом и издёвкой.
– Вы всегда называете её любимой… Но едва ли сможете назвать хотя бы один фильм или книгу, что ей нравятся. Мне кажется, вы видите в ней миленькую куколку - одну из тех, что вы столь горячо обожаете. Уж никак не живого человека со своими мечтами и стремлениями.
– А что же тогда в ней видите вы?
– повысил тон Роберт и сделал несколько грозных шагов навстречу.
– Природа андроидов весьма ограничена: ни плотских наслаждений, ни каких-либо других удовольствий разума, связанных с телом. Вряд ли робот способен воспринимать обворожительную Марию как женщину. Как объект страсти и вожделения.
Уголок губы Коннора дёрнулся в едва уловимой презрительной ухмылке.
– Вам прямо-таки сложно угодить.
– В спокойствии его черт мелькнул огонёк задора.
– Полагаю, лет десять назад в ваших глазах я был насильником маленьких девочек.
В ответ на это Роберт издал странный истерический смешок.
«Да мне плевать, кем ты был. Я всего-то боялся, что твои гадкие ручонки первыми дотянутся до моей любимой девочки. Это так тонизирует и веселит: ты стоишь прямо передо мной и понятия не имеешь, что я обладал телом Марии столько лет. Куску пластмассы не познать жара чресел, губительного желания, сводящего с ума… Она моя! Моя собственность. И ты никогда не узнаешь, каково это - овладеть ею».
– Поймите меня правильно, мистер Андерсон, как бы вы ни утверждали, что я плохо знаю племянницу, я ни на секунду не забывал о её убеждениях. И был весьма огорчён тем, что выяснил от ваших коллег. Наверное, я и вправду был в ярости и хотел вас проучить. В каком-то смысле ваша многолетняя ложь - это и есть непрерывный акт насилия, для меня такое просто неприемлемо.
– Роб с театральной сердобольностью приложил ладонь к груди. Отошёл к серванту, достал пузатую бутылку с увесистой стеклянной крышкой и налил себе коньяка.
– Вы всё равно не имели права вмешиваться в наши отношения. Ещё и так вероломно. Это вас не касается.
– Поверьте, я тоже поначалу так думал.
– Роберт потушил в блюдце сигару.
– Мари любит Коннора, Коннор любит Мари: казалось бы, что может пойти не так, правда? Вот только я понятия не имел, собирался ли Коннор прекращать свой спектакль. Поэтому решил взять ситуацию в собственные руки и не перестану думать, что был прав.
– Сделал большой глоток и с молодцеватым гортанным хрипом оскалился от удовольствия.
– В конце концов, вы и она - это же просто абсурд. Машина и человек, ненавидящий машин. Вряд ли она скоро простит вас. Если вообще простит.