В чужой стране
Шрифт:
— Послушайте, полчаса назад по этой дороге проехали на велосипедах двое русских, — не ответив на поклон и подозрительно глядя на хозяина, заговорил лейтенант. — В какую сторону они направились?
Нет, хозяин русских сегодня не встречал, и вообще партизаны около его усадьбы не появляются.
— Они знают, что я им не партнер, — льстиво улыбнулся хозяин. — Но русские в этих лесах есть, господин лейтенант. Они появляются в деревнях. Я их видел своими глазами… И здесь есть бельгийцы, которые им помогают. Я уже доложил куда
— Хорошо, хорошо! — лейтенант одобрительно кивнул головой, сел на велосипед. — Вперед!
Перед вечером, когда движение на дороге прекратилось, они снова появились около особняка. Один остался у калитки, двое вошли в дом.
Лейтенант накинулся на хозяина с руганью.
— Ты обманул нас, негодяй! Ты скрываешь у себя русских партизан! Я прикажу повесить тебя, паршивая свинья!
— Что вы, что вы, господин лейтенант! — хозяин побледнел, испуганно замахал руками. — Клянусь богом, своими детками… У меня никогда не было русских, я их никогда… Клянусь богом, господин… э-ээ…
— Не прикидывайся дураком! Где партизаны, где они спрятаны? — кричал лейтенант, наступая на хозяина.
Господин лейтенант, вы напрасно обвиняете моего мужа, вступилась хозяйка. Ее толстые, дряблые щеки тряслись. — Мой муж сам помогает гестапо ловить партизан…
— Да, да, вы можете спросить господина гауптмана в Мазайке. Господин гауптман меня знает… Это я помог изловить их главаря, этого бандита Макенбека…
— Показывай, где подвал, живо!
— Пожалуйста, господин лейтенант, пожалуйста! — хозяин, взяв свечу, заспешил во двор.
Когда они спустились в глубокий подвал и, открыв тяжелую дверь, вошли в большое хранилище, сопровождавший лейтенанта гражданский вынул из-за пояса пистолет и наставил на предателя.
— Слушай приговор партизанского суда. За измену Родине, за выдачу врагу партизан, за смерть Жульяна Макенбека именем Бельгии и народа…
В низком глухом подвале грянул выстрел.
— Пойдем, Жеф! — сказал Трефилов, поднимаясь по лестнице.
Операции следовали одна за другой. Между взводами, действовавшими отдельно, началось своеобразное состязание — кто больше уничтожит врагов и кто проявит в операциях больше выдумки, дерзости, отваги.
Марченко добился разрешения командира отряда провести «глубокий рейд», как он громко назвал задуманную операцию. Взвод ушел лесами за двадцать с лишним километров, в двух местах взорвал полотно железной дороги, ночью напал на пост противовоздушной обороны и снял его без единого выстрела, а в заключение уничтожил на шоссе легковую машину с тремя немецкими офицерами. Как выяснилось позже, в этой машине находился полковник — представитель штаба армии, ехавший инспектировать части II район Мазанка.
Взвод Марченко едва успел перейти канал, как весь район наводнили гитлеровцы. Несколько батальонов пехоты и отряды фельджандармерии начали прочесывать
Партизаны взвода Новоженова, вовремя предупрежденные бельгийцами, ушли лесом к голландской границе, к деревне Опповен. Вместе с ним были командир и комиссар отряда.
К Опповену взвод вышел поздно вечером. Трефилов отправился в Село на разведку. Уставшие и голодные, партизаны расположились под деревьями.
Сильно похолодало. Дул северный ледяной ветер, угрюмо шумел лес, зябко дрожали длинные ветви сосен. Просеки побелели от снега.
Шукшин, прижимаясь к гладкому стволу дерева, с тревогой думал: «Успел ли взвод Марченко вернуться? Предупредили бельгийцы Базунова или нет? Лучше бы он увел людей в деревни… Нет, наверное, остались в лесу… Фашисты теперь начнут облавы! Чем дальше, тем будет труднее… Хоть бы один пулемет, хоть бы сотню гранат… И холод проклятый. Люди раздеты, одно пальто на двоих, плохо с обувью. И с питанием не лучше… Неделями без горячей пиши. Трудно ребятам, трудно…»
Трефилов вернулся в полночь. С ним была Гертруда.
— В селе немцев нет, дорога к каналу свободна. Но долго оставаться здесь нельзя. Утром могут оцепить и этот лес.
— Что же ты предлагаешь, Виталий?
— Надо уходить в Мазайк. В городе сейчас безопасней.
— А Резенков? Он же идти не в состоянии, рана открылась…
— Резенкова оставим в Опповене. И еще троих можно. Гертруда спрячет.
Шукшин согласился. Небольшую группу партизан Гертруда повела к деревне. Остальные пошли опушкой леса к каналу.
И вот Шукшин снова у небольшого каменного дома на окраине Мазайка. Как и в перзый раз, он пришел сюда с Петром Новоженовым. Трефилов и Чалов идут где-то следом. Остальные укроются в других домах.
Условный стук в окно, и дверь открылась. На пороге Елена.
— О, Констан! Вы вернулись… Идите же скорее в дом, такой холод!
— Вот и опять у тебя гости, Мать! — проговорил Шукшин, входя в знакомую комнату, пахнущую теплом и печеным хлебом.
— Разве вы гости, Констан? Вы родные люди… А Питер как изменился! Ты стал настоящим мужчиной, Питер…
Елена подала им есть, а сама села в сторонке, сложив на груди натруженные руки и глядя на «сыновей» мягким материнским взглядом.
Ян Бос
В дом Елены пришел Трис. С ним был незнакомый русским бельгиец, по виду художник или артист. Он был одет изысканно и вместе с тем с какой-то небрежностью. Свободное коричневое пальто застегнуто на одну пуговицу, светлая шляпа сдвинута набок, яркий галстук небрежно повязан большим узлом.
«Как он похож на Жульяна Макенбека!»— подумал Шукшин, взглянув на бельгийца. Нет, у этого бельгийца совсем другое лицо, лицо интеллигента. И ростом он меньше Жульяна. Но этот смелый, твердый взгляд… Так смотрел Жульян.