В дебрях Африки
Шрифт:
Об этом открытии я тоже написал Эмину, посылая ему второго гонца с дороги. Чем больше я об этом думаю, тем удивительнее мне кажется, что до сих пор ни Беккер, ни Джесси, ни Мэзон, ни Эмин-паша не видели этой горы.
Джесси-паша первым плавал кругом всего озера Альберта: он спустился на пароходе вдоль западного берега к югу и, обогнув южный берег, продолжал плавание вдоль восточного берега к северу. Следующий затем исследователь был Мэзон-бей. Он отправился в 1877 г. по следам своего предшественника с целью произвести астрономические съемки местности, чего Джесси-паша не был в состоянии сделать. Одиннадцать лет спустя Эмин-паша опять ходил на пароходе до самой южной оконечности озера, осведомляясь о белых людях, которые должны были появиться у этих южных берегов.
Если эта снеговая гора так хорошо видна с приозерной равнины, не может быть, чтобы с самого озера она не была видна еще лучше, и нужно только удивляться тому, что ни один из упомянутых людей не видал ее. Беккер даже упоминает, что когда смотришь в эту сторону в «самую ясную погоду», глазу только и представляется необъятная даль самого озера.
Джефсон и Пэрк во время перенесения вельбота от Кавалли к озеру доносили, что видели снег на горе; Пэрк спрашивал меня, указывая на небольшую горную цепь Уния-Кавалли, возможно ли, чтобы на подобных холмах встречался снег. Так как высшая вершина этой цепи никак не больше полутора тысяч метров над уровнем моря, я отвечал отрицательно, но доктор положительно утверждал, что сам видел снег. Тогда я ему объяснил, что в экваториальном поясе потребна высота не менее 5 000 м для того, чтобы дождевая вода могла обратиться в постоянный снег; что в тропических странах даже и на умеренных высотах случаются бури с градом и снежные метели, наносимые холодным ветром, но подобные явления в этих широтах до крайности скоротечны, и тропические воды, равно как и тропическая почва, настолько нагреты, что ни град, ни снег на них не может продержаться более нескольких минут.
Когда мы стояли лагерем в Бунди на самом гребне плоскогорья, в виду Уния-Кавалли и всех остальных вершин, нигде кругом не видно было ни одной горы выше 2 000 м над уровнем моря.
Принимая во внимание эти обстоятельства, становится очевидно, что только при совершенно особом состоянии атмосферы возможно рассмотреть эту гору, которая отсюда должна быть, по-моему, в 110 км. При обыкновенном состоянии воздуха хорошо видны ближайшие предметы, т. е. на расстоянии 15, 20 и 30 км, но при чрезвычайной влажности здешних мест в солнечный день из нагретой земли поднимается такая масса паров, что за 50 км все уже окутано туманом, сквозь который не может проникнуть человеческое зрение.
По временам, однако же, сильные течения ветров разгоняют туманы, и тогда глазам нашим представляются такие предметы, которые мы до тех пор не видели, и очень удивляемся этому. А между тем в декабре, возвращаясь с Ньянцы в форт Бодо, я производил съемку высокой горы с раздвоенной вершиной, будучи в то время на плоском холме близ реки Восточная Итури. Я записал тогда место, с которого видел эту гору с раздвоенной вершиной, и показывал ее Джефсону, И с тех пор, как это ни странно, мне ни разу не удалось больше увидеть ее, хотя я уже два раза был там.
Под вечер мимо нашего лагеря прошел Кавалли с четырьмя сотнями воинов: они идут на помощь Эмину-паше, который намеревается посчитаться с Каба-Реги. Катонза и Мпигва из Ньямсасси также присоединяются к ним и приведут с собой, вероятно, столько же народу.
25 и 26 мая. Дневали в Бадзуа.
Паша отказался от своего плана сделать демонстрацию против Униоро и всех союзников отправил по домам, хотя им и есть за что отомстить Каба-Реги.
После полудня вождь балеггов пришел из своей резиденции с вершин холма Бунди и по секрету сообщил нам, что Кадонго и Музири (последний очень воинственный и могущественный вождь) собрали значительные силы и намерены сообща напасть на нас на дороге между Гавирой и Мазамбони. Ни тому, ни другому мы не подали ни малейшего повода враждовать с нами, если не считать нашей дружбы с их соперниками, что, пожалуй, с их точки зрения, может считаться законным поводом. У меня в наличности только 111 ружей и на каждое из них всего по десяти патронов – и с этим мне нужно пройти 200 км вплоть до форта Бодо.
Если нас атакуют в открытом поле и мы станем отстреливаться, то в несколько минут придем в самое беспомощное положение. Поэтому нужно придумать иные меры. Недаром Томас Карлейль говорил, что как бы ни было тяжело решение, принимаемое нами в минуту крайности, но высшая мудрость состоит в том, чтобы считать его на ту пору наиболее разумным, наилучшим и даже единственно возможным в данную минуту. Поэтому я сам пойду сперва на Кадонго, потом на Музири и, коли понадобится, с честью растрачу свои последние боевые припасы. А может быть, моя смелая выходка перевернет все их планы.
Однако паша не теряет времени: сегодня в полдень явились восемьдесят два новых носильщика под сильным конвоем и трое солдат, специально назначенных служить мне телохранителями. Когда мы принимали людей, каждому занзибарцу поручен был надзор за одним из мади.
В половине третьего часа мы начали взбираться по крутым уступам на вершину плоскогорья; солнце немилосердно жгло нас прямо в лицо, и мы достигли деревни Бунди на краю обрыва только в 6 часов 30 минут вечера, т. е. через полчаса после заката солнца.
Расставив вокруг всего лагеря надежную стражу, я отобрал отряд наилучших стрелков, всего сорок человек, под начальством двух занзибарских старшин, и велел им готовиться к ночному нападению на лагерь Кадонго. Несколько туземных союзников взялись привести наш отряд в ту самую горную деревню, где он теперь находился.
В час пополуночи партия выступила в поход.
27 мая. В 8 часов утра отряд, высланный против Кадонго, возвратился, отлично исполнив свое дело; но сам Кадонго успел убежать, громко крича, что он друг «Була Матари». Ни коз, ни рогатого скота не нашли: деревня, очевидно, случайно была занята шайкою Кадонго, на самом же деле стояла уже пустая.
Мы снова взвалили на плечи свои вьюки и отправились дальше к Гавире. Едва мы успели выступить, как увидели идущую нам навстречу большую толпу людей и впереди всех человека с красным флагом, который издали можно было принять за египетское или занзибарское знамя. Мы остановились, стараясь угадать, кто бы это мог быть, но вскоре узнали Катто, брата Мазамбони, высланного своим вождем приветствовать нас и осведомиться о наших планах. Мы искренно подивились смышлености этих людей, так быстро усваивающих некоторые новые обычаи; не будь у них этого красного флага, мы могли бы принять их за передовой отряд Музири и встретить их очень неласково.
Пригласив некоторых из них остаться и идти вместе с нами, я велел Катто как можно скорее идти назад к его брату Мазамбони и по секрету уведомить его, что так как Музири намеревается напасть на нас по дороге, я сам хочу на него напасть послезавтра на рассвете и ожидаю, что Мазамбони в качестве моего союзника тоже придет мне на помощь и приведет с собою столько народу, сколько будет возможно набрать в течение завтрашнего дня. Катто сказал, что все это можно сделать, хотя времени немного, а расстояния большие. В настоящую минуту мы находились в 10 км от Гавиры, оттуда до Мазамбони еще 20 км, да назад столько же, и кроме того, нужно же сколько-нибудь времени на то, чтобы втайне собрать воинов в количестве, достаточном для поддержания достоинства Мазамбони, и набрать на несколько дней для всех провианту.