В дебрях Атласа. Пограничный легион
Шрифт:
В это мгновение послышался глухой удар: марабут завалил плиту, и беглецы оказались погребенными в подземелье.
Марабут, опустив камень, направился к двум загадочным корзинам и уставился на них со странной улыбкой.
— Леффа и бумен-фак — славные змейки для аиссанов, но франджи они не любят. Приготовим сюрприз для спаги. Христиане недолюбливают пресмыкающихся, которых Магомет любил даже больше своих кошек.
Он сбросил свой темный кафтан, открыв при этом здоровый торс цвета ситного хлеба, стянул широкие шаровары
В ответ на его призыв послышалось шипение, и вслед за тем из корзины выпрыгнули десять-двенадцать пестрых змей около метра длиной и стали извиваться по полу куббы.
— Сюда, бумен-фак (отец опухолей), — позвал марабут. — Уж давно я не ласкал тебя, моя радость Как только покажутся спаги, ты станешь кусать их. Твой яд ужасен, от него нет спасения никому, кто не из секты аиссанов. Иди сюда, малютка. Отец поцелует тебя.
Змея потянулась к марабуту, быстро шевеля хвостом, и остановилась перед ним, высовывая раздвоенное жало.
— Теперь идите сюда вы, леффы, — нежно продолжал марабут. — И вы годитесь для спаги. Один укус — и человек отправляется к гуриям Магомета, если он мусульманин, или в христианский рай, если такой есть. Этим людям не испытать того блаженства, которое сулит Магомет. Они прокляты! Ну, леффы, сюда!
Из корзины выскочило штук семь змей; извиваясь, они подползли к хозяину.
— Друзья-спаги, теперь вас ждет достойный прием. Но у меня еще припасена кобра, страшная для любого не из нашей секты. Иди сюда и ты, Кафир!… Ты слишком много спишь.
Он тихо засвистел особым свистом, и из корзины появилась великолепная кобра метров трех длиной, зеленоватого цвета, с темными полосами и желтым рисунком, напоминающим очки. Она покорно поползла к марабуту, поднимая и опуская свой капюшон на шее.
— Мне нужен твой яд, Кафир, — сказал заклинатель.
Змея посмотрела на него своими черными глазами, сверкавшими как угли, и тоже остановилась перед ним вместе с прочими.
Марабут начал дразнить одну из змей, сильно дергая ее за хвост, чтобы рассердить
Приведя ее в ярость, он бросил ее в угол куббы, предоставив ей яростно извиваться там на свободе, и проделал то же с остальными с необычайной быстротой и не заботясь о предохранении себя от их укусов.
Все принадлежащие к секте аиссанов не боятся змей, хотя бы самых ядовитых, и, случается, даже безнаказанно съедают их живыми.
Они утверждают, что яд не страшен для аиссанов, потому что им покровительствует Сиди Мухаммед бен Аисса, один из святых, чтимых мусульманами Алжира и Марокко. Но, конечно, это неправда.
По всей вероятности, они нашли какое-нибудь надежное противоядие против яда пресмыкающихся, даже таких опасных, как кобра и леффа, и ревниво охраняют свою тайну.
Часто утверждали, видя смелую игру этих укротителей
Однако было нетрудно убедиться, что яд сохраняется в железах в неприкосновенности. Один флотский медик-француз встретил в свою бытность в Танжере одного аиссана, совершенно спокойно дававшего кобрам кусать себя до крови. Не веря в покровительство святого Сиди Мухаммеда и в действенность таинственных противоядий, медик пожелал проделать опасный опыт, уверенный в безнаказанности.
Аиссан прежде всего спросил его, принадлежит ли он к последователям секты почитателей змей, и, получив отрицательный ответ, отказался позволить ему взять в руки кобру, с которой давал в это время представление.
— Если ты не веришь в покровительство Сиди Мухаммеда, которое он оказывает нам, купи курицу и увидишь, что будет.
Рынок был под рукой; медик купил великолепного петуха и дал кобре, уже рассерженной аиссаном, укусить его.
Через минуту злополучной птицы не стало! Говорят, что с этого дня медик избегал встречи не только со змеями, но и с их поклонниками.
Марабут не переставал дразнить своих лефф, кобру и бумен-фака. Он щипал их, кусал до крови их хвосты, подбрасывал в воздух, топтал — все, чтобы сильнее разозлить их.
Кубба наполнилась свистом и шипением. Пресмыкающиеся в ярости метались во всех направлениях и бросались на ноги своего мучителя, пытаясь укусить его.
Временами Мулей-Хари останавливался и прислушивался. Отдаленный топот, услышанный им, становился все явственнее.
Не оставалось сомнения, что это приближались спаги. Они, по всей вероятности, заметили след верблюдов на сырой почве и поскакали по нему.
Прошло минут пять, и топот умолк перед куббой, сменившись криками и проклятиями.
Марабут не шевельнулся; он продолжал играть со своими змеями или, скорее, продолжал дразнить их.
Со двора до него доносился хриплый и вместе с тем повелительный голос:
— Эй ты, магометанский святоша, отопри! Мы французские спаги!
— Войдите, — ответил Мулей-Хари, приподнимаясь с пола. — Дверь отперта, и моя кубба — надежное убежище для правоверных.
Дверь отворилась от сильного толчка, и на пороге показался «белоглазый» Бассо с саблей в руке.
Увидав змей, скачущих с шипением и свистом по каменному полу, он быстро отступил, крича:
— Негодяй аиссан! Убери этих тварей, не то пристрелю тебя!
— Я не могу заставить их повиноваться, господин, — ответил марабут. — Не знаю, что такое приключилось, но они разозлились; даже мне самому становится страшно. Берегись их: они все ядовитые!
— Стало быть, Сиди Мухаммед не защищает больше аиссанов? — спросил Бассо, благоразумно отходя от двери.
— Должно быть, надоело.