В дебрях Центральной Азии (записки кладоискателя)
Шрифт:
— Хорошие хозяева здесь, — заметил Лобсын. — Все у них запасено в крепости, даже вода есть.
— А это что? — сказал я, указывая на кучу черного камня возле кухни. — Неужели земляной уголь?
Мы помылись у ручья и пошли к дверям одной из фанз, возле которой стоял монгол, очевидно, ожидавший нас.
— Ваши лошади и верблюды пасутся тут за стеной, — сказал он. — Только корм для лошадей у нас плохой, они не наедятся.
— У нас с собой есть горох, мы их подкормим, — пояснил я.
Мы вошли в фанзу ламы; она имела окно, заклеенное китайской бумагой, так что было светло. Лама сидел на кане возле столика, на котором дымилось блюдо с пилавом, стоял большой медный кувшин, очевидно, с чаем, и несколько чашек.
Войдя, мы поклонились и остановились у дверей.
— Доброе утро! — сказал лама. — Садитесь на скамью поближе ко мне, нужно позавтракать. Вы спали хорошо, надеюсь?
Я поблагодарил за ужин и за уход за нашими животными. Во время еды лама расспрашивал нас о Чугучаке, о наших торговых путешествиях, о России и русских обычаях и порядках. Я рассказал ему о раскопках в Турфане с немцами и о неудаче раскопок на реке Дям, о вещах, которые можно добыть в развалинах старых городов. Это его заинтересовало и он сказал:
— Возле Эдзин-гола в пустыне также есть развалины большого города, только до них трудно добраться, кругом сыпучие пески; воды возле города нет. Просите монгольского вана, чтобы он дал вам проводника, иначе вы города не найдете. Если вы побываете в нем, будете копать и найдете тибетские или китайские книги, привезите мне несколько, я люблю читать старые сочинения. В Баркуле и Хами книг достать почти нельзя.
После завтрака мы разыскали среди наших товаров тюк с красным и желтым сукном и бумазеей и притащили его в фанзу, развязали и показали ламе. Он остался доволен товаром, отобрал несколько штук и сказал:
— Тут в пустыне не так далеко есть небольшой монастырь. Гэгена в нем нет, богомольцев приходит мало, ламы совсем обнищали, ходят в лохмотьях. Я хочу послать им эти материи, чтобы они к зиме оделись потеплее.
Потом он спросил цену, быстро подсчитал итог на китайских маленьких счетах и сказал: — Если я заплачу вам сразу все серебром, вы сделаете уступку, как полагается при наличном расчете?
Лама, очевидно, хорошо знал условия торговли русских купцов с монголами. При отдаче товара в кредит до будущего посещения через год цена, конечно, другая, чем при уплате сразу. Я сказал, что при наличном расчете уступаю 30% монголам и 20% китайцам.
— Почему ты уступаешь китайцам меньше?
— Потому что они покупают для перепродажи, а монголы для себя. А тебе, так как ты покупаешь ткани для подарка бедным ламам, я уступлю еще 20% и отдам по той цене, по которой покупаю его сам в России.
— Что же, я принимаю эту уступку и передам ламам, что ты пожертвовал им часть материала для одежды, — сказал Черный лама с улыбкой. — Но лучше будет, если ты возьмешь с меня, сколько следует, а прибавишь товара на эти 20%'.
Я удивился деликатности этого человека. Мы были в его полной власти, он мог взять все, что ему понравится, и ничего не заплатить. Поэтому я, конечно, согласился и отобрал еще несколько штук того сорта, который указал лама.
Подсчитав все, что следовало, лама достал из ящика, стоявшею на кане, мешок со слитками серебра и китайские весы и аккуратно отвесил мне стоимость купленного.
— Вам нечего торопиться с отъездом, — заявил он. — Проведете день у меня, а под вечер поедете, я дам вам проводника до хорошей воды и корма в 20 ли отсюда, в месте, которое мы одни знаем. Там вам нужно будет переночевать и пробыть завтра до послеполудня, потому что дальше опять большой переход через Гоби и нужно подкормить животных.
— А можно ли посмотреть окрестности вашей крепости, чтобы найти ее на обратном пути? — спросил я.
— Конечно, можно, если вы ручаетесь за вашего монгола, что он не сообщит никому о нашем доме.
— Это — мой компаньон по торговле, — сказал я. — Я знаю его с детства, он убежал из монастыря и был нищим, я его приютил и приучил к работе; он — прекрасный проводник. Вот мы шли по этой дороге, по которой он раньше не ходил, а он ведет нас уверенно, только в Баркуле и Бае расспросил насчет воды и корма и характера местности.
Лобсын во время моего расчета с ламой вышел, почему я мог говорить о нем свободно. Лама заинтересовался его биографией.
— Я расспрошу его о монастыре, в котором он учился, — сказал он. — А теперь пойдем, посмотрим наши горы.
Мы вышли из фанзы. Лобсын разговаривал на дворе с двумя из людей Черного ламы. Мальчиков он уже после завтрака послал присматривать за животными на пастбище, а теперь присоединился к нам. Выйдя из ворот, мы очутились в неширокой, но довольно длинной долине между голыми скалистыми грядами. По дну долины росли кустики полыни, колючки, кое-где пучки чия, так что верблюды находили себе пищу, и только лошади с унылым видом переходили от пучка к пучку и обрывали более тонкие верхушки уже совершенно пожелтевшего чия, стебли которого очень жестки, как твердая солома. На самой высокой вершине южной гряды, недалеко от крепости, я заметил черную кучу и спросил ламу, что это за обо.
— Это — наш караул, — сказал он. — С этой вершины далеко видно в обе стороны и можно заметить издалека караван. Китайские купцы стали теперь проходить эту местность днем во избежание наших нападений ночью. Поэтому их надо высмотреть своевременно.
Пройдя немного дальше вверх по долине, я заметил на склоне отверстие, похожее на устье штольни, и спросил о нем.
— В этих горах есть земляной уголь, — сказал лама, — и мы добываем его понемногу для отопления наших фанз. Аргала у нас мало, саксаул, который ты видел во дворе, приходится привозить издалека, и мы бережем его на всякий случай.
— Лошадей у вас, вероятно, нет? — спросил я. — В этой долине корму мало.
— Очень мало; у нас только одногорбые верблюды-бегуны. И чтобы сберечь для них корм в долине на зиму, мы летом, когда караваны почти не ходят, пасем их за горами на степи. У вас, конечно, есть зерно для лошадей?
— Конечно, есть, горох. Только его нужно распарить в горячей воде.
— Скажите моим людям, они сделают.
Погуляв по долине, мы вернулись к крепости, и я заметил, что она была выстроена в таком месте, что ее трудно было бы обстрелять из пушек. Она занимала весь восточный конец долины, почти замыкая выход из ущелья в южной гряде. Из этого выхода завьюченный верблюд еле-еле проходил к воротам крепости, расположенным немного левее, а за воротами скалы подступали так близко к стене, что оставался только проход для человека или верблюда без вьюка, который вел в остальную часть долины. Таким образом, даже легкую пушку нельзя было бы протащить через этот проход в долину, чтобы обстрелять крепость с этой западной стороны издалека. Ворота были совершенно защищены от обстрела, а крутые склоны и зубчатые гребни обеих гряд, окаймлявших долину, делали очень трудным, если не невозможным, втаскивание пушек даже на седловины, чтобы обстрелять крепость сверху. Следовательно, оставалось только обстреливать крепость навесным огнем издалека, с окружающих равнин, не видя ее, что было весьма сомнительно по состоянию китайского войска в это время. От обстрела из ружей с вершин обеих гряд крепость, конечно, не была гарантирована, но пули гладкоствольных ружей не могли бы пробить даже глинобитные стены фанз, не говоря уже о толстых стенах самой крепости, на гребне которых были бойницы для стрелков.