В дебрях урманы
Шрифт:
Все продукты питания мы разделили пополам. Половина пошла в мой рюкзак, а другая половина – в рюкзак Константина.
– Это на случай, если с одним из рюкзаков случится что-нибудь непредвиденное, – пояснил Константин, – свалится в реку, сгорит в костре или растерзают хищные звери.
В кармашки распухших рюкзаков затолкали два электрических фонарика с набором батареек, ракетницу и десятка два патронов к ней, более десятка взрывпакетов, бикфордов шнур, компас, спички, медикаменты в целлофановых пакетах, запасные пули, другую мелочь – иголки, нитки, лески, крючки, блокнот, карты, перочинные ножи. Сбоку каждого рюкзака в чехле надежно привязали по топору, а сверху закрепили наши спальные мешки. Котелки и кружки прицепили сбоку рюкзаков. Поклажу взвесили на весах. Мой рюкзак потянул сорок девять килограммов, у товарища – на килограмм легче, а рюкзачок моего сына весил около трех килограммов.
Эти громадные вьюки высотой почти в половину человеческого роста вызывали у меня панический страх. Ведь кроме этой громадины мне еще предстояло нести свое ружье шестнадцатого калибра, патронташ на поясе, большой охотничий нож в ножнах и фотоаппарат «Зенит», который я решил взять вместо радиоприемника.
Константин поспешил обрадовать меня: с каждым днем наша ноша будет становиться легче на полтора-два килограмма, так как мы и собаки будем съедать часть продуктов.
Сашульке он подарил настоящий охотничий нож, чему сын очень обрадовался. Из двух полосок кожи я сделал ножны и петлю, чтобы нож можно было носить на поясе.
К вечеру Константин поехал на мотоцикле за город. Часа через три он появился с каким-то мужчиной. Они привели с собой худую, как щепка, лайку. Впечатление было такое, будто хозяин не кормил ее вовсе. По мрачному лицу Константина я понял, что он был чем-то очень недоволен.
Они заперлись на кухне и минут десять громко разговаривали. Когда незнакомец ушел, охотник объяснил, что они договаривались о цене «заботы» о собаке. Так как незнакомец чуть не уморил знаменитую соболятницу, то платить пришлось по минимуму: пол-литра спирта и два соболя после возвращения с охоты.
– Вот негодяй! – возмущался Константин. – Мало того что я каждую неделю возил ему вермишель, кости и мясо для собаки, так он еще выторговал двух соболей! Но ничего не поделаешь: в квартире она бы совсем обленилась, а жирок наберет, есть еще время. Боньку, щенка от нее, я запер в гараже – пусть знакомится с собаками, а вот Дору подкормить надо.
Услышав свое имя, Дора подошла к хозяину, уткнулась ему в колени и закрыла глаза. Он гладил ее по голове и ласково говорил:
– Самая умная собака у меня. Все понимает. Без нее я бы давно разорился. Идет только на соболя. Таким собакам цены нет. Это знает и негодяй, что выпросил у меня двух соболей.
Дора, обласканная хозяином, дремала. Изредка по ее спине пробегала дрожь.
– Она очень скучала по мне. Теперь буду подкармливать ее, это наша надежда. Таких собак охотники берегут пуще глаза.
Он пошел на кухню, вылил остатки борща из кастрюли в большую банку, размял в руках пару котлет, несколько картофелин, два куска ржаного хлеба, перемешал все в банке и поставил перед Дорой. Та ласково махнула хвостом и с жадностью набросилась на еду.
До сих пор я видел, как жрут собаки: языком, не торопясь, лакают они жижу, а потом принимаются за все остальное. Дора всей пастью поглощала все, что находилось в большой банке.
Видя мое удивление, Константин рассмеялся.
– Так жрут все таежные собаки. Торопятся, спешат, потому что знают: кто первый опорожнит свою посудину, может отогнать от еды более слабого. Вот и приходится во время кормежки не отходить от них. Увидишь сам: собаки будут твоей заботой.
Поздно вечером Константин опять куда-то исчез. Вернулся он быстро и с порога радостно закричал:
– Старик, нам сильно повезло! Завтра идет попутная машина до станции Хребтовой. Если позволит дорога, машина пойдет аж до самых бараков! А это, Володя, день напряженного пути! Понимаешь, сэкономим целый день! А это, брат, в тайге очень много!
Тогда я еще не понимал, что такое день напряженного пути, и радостную весть охотника принял довольно равнодушно. До бараков, так до бараков. Мне казалось, что сэкономленный день не стоит такой радости, и только гораздо позже понял, как глубоко ошибался.
Глава шестая. Первый день пути. Застреваем в болоте. Наука разжечь костер. Пищухина перина. Первая ночевка в зимовье
На следующий день мы поднялись, когда еще не было и пяти утра. Сын так рано никогда не вставал, и Неля с Люсей одевали его полусонного. Он не сопротивлялся и не задавал никаких вопросов.
От его покорности у женщин на глазах выступили слезы, и я рад был, что они хоть не плакали и не настраивали сына на плачевный лад.
Бедняга, если бы он знал, в какую дальнюю дорогу отправляется!
Ровно в шесть подъехала машина. Не без труда погрузили мы в кузов, обтянутый брезентом, пухлые тяжеленные рюкзаки, ружья, собак и уселись на деревянные скамейки.
При прощании у Нели на глазах появились слезы. Она всхлипнула и убежала в дом.
Водитель все почему-то не трогался с места. Наконец, он вышел из кабины, подошел к борту и ласково произнес:
– Ну, малец, прощайся с папкой, пора ехать!
Константин серьезно ответил:
– Он с нами, давай жми!
Водитель странно посмотрел на нас, буркнул что-то под нос, забрался в кабину и в сердцах резко нажал на газ.
Минут через двадцать город скрылся за сопками. Со всех сторон дорогу обступил лес из сосен, берез и кедра. Гулко хлопал брезент над головой. Нас нещадно подбрасывало на ухабах. Собакам эта поездка очень не нравилась. Расставив широко лапы, они недовольно крутили головами и вопрошающе смотрели на нас. Бонька все время искал защиты у своей мамы. После каждой встряски он мячиком катился к борту, возвращался к Доре, скулил и тыкался мордочкой в ее худой живот.
Голубые глазенки Сашульки рыскали по сторонам, радостно впитывая картины незнакомого мира.
– Пап, а что это за огромное дерево? – спрашивал он, указывая на раскидистый кедр.
Неожиданно пара глухарей, шумно хлопая крыльями, взлетела метрах в двадцати от дороги.
– А это кто? – тут же задал очередной вопрос сын.
Я терпеливо отвечал ему на все вопросы. Сын внимательно слушал, в глазах его появилось какое-то восторженное удивление, чему я был очень рад.
До станции Хребтовой мы ехали часа полтора. Сделали остановку. Незнакомые нам люди погрузили в кузов два больших мятых термоса с едой для лесорубов и полный мешок выпеченного хлеба, от которого исходил аромат.