В доме веселья
Шрифт:
— Я не знаю. Постараюсь что-нибудь для них найти. Мисс Джейн очень мило читает вслух, но так трудно найти того, кто хотел бы, чтобы ему читали. А мисс Энни чуточку рисует.
— О, знаю-знаю — яблоневый цвет на папиросной бумаге, — я и сама давным-давно развлекалась этим! — воскликнула Лили, вскочив так стремительно, что чуть не опрокинула хрупкий чайный столик мисс Фариш. Лили наклонилась, чтобы подхватить чашки, а потом опять погрузилась в кресло. — Я и забыла, тут недостаточно места для того, чтобы метаться, в маленькой квартире надо вести себя очень хорошо! О Герти, а мне не судьба быть хорошей, — вздохнула она ни с того ни с сего.
Герти тревожно взглянула в ее бледное лицо, на котором глаза светились каким-то особенным бессонным блеском.
— Ты выглядишь ужасно усталой, Лили. Вот твой чай, и дай-ка я подложу тебе эту подушку.
Мисс
— Не давай мне подушек! А не то я усну.
— Ну и поспи, в чем же дело? Я буду вести себя тихо, как мышка, — ласково сказала Герти.
— Нет-нет, не молчи — лучше поговори со мной, не давай мне уснуть! Я ночью не сплю, так после обеда меня ужасно клонит в сон.
— Ты не спишь ночью? И это уже давно?
— Я не знаю. Не могу вспомнить. — Лили встала и поставила пустую чашку на поднос. — Налей мне, пожалуйста, еще, да покрепче. Если я сейчас не продержусь, то ночью мне будут сниться кошмары, самые настоящие!
— Но они будут еще хуже, если ты выпьешь слишком много чаю.
— Нет-нет, наливай, и прошу тебя, без проповедей, — возразила Лили надменно.
Голос ее зазвучал угрожающе резко, и Герти заметила, что рука, принимающая чашку, дрожала.
— Но у тебя такой усталый вид. Уверена, что тебе нездоровится…
Мисс Барт встрепенулась и выпрямилась в кресле, поставив чашку на стол.
— Я выгляжу больной? Это видно по лицу, да? — Лили встала и быстро прошла к маленькому зеркалу, висящему над письменным столом. — Что за ужасное зеркало — все пятнает и обесцвечивает. В нем кто угодно покажется привидением. — Она повернулась и уставилась на Герти горестным взглядом. — Глупышка, зачем ты говоришь мне такие мерзости? Достаточно сказать кому-то, что он выглядит больным, и он тотчас же заболеет! А выглядеть больным означает выглядеть уродливо. — Она схватила Герти за руку и потянула ее к окну. — Но все-таки я хочу знать правду. Взгляни мне прямо в лицо, Герти, и скажи: я страшилище?
— Ты сейчас просто красавица, Лили, глаза сияют, щеки разрумянились вдруг.
— А когда я пришла, они были бледны, правда, как у покойника, да? Почему ты не скажешь мне откровенно, что я погибаю? Глаза у меня блестят, потому что я нервничаю, но утром они были свинцово-безжизненны. И я вижу морщины, они появляются на лице — печать беспокойства, разочарования и поражения. Каждая бессонная ночь добавляет еще одну, но как я смогу уснуть, если мне в голову лезут всякие страшные мысли?
— Страшные мысли? О чем? — спросила Герти, нежно высвобождая запястье из горячей руки подруги.
— О чем? О бедности, например, — что может быть еще страшнее, я не знаю. — Лили отвернулась и вдруг, обессилев, сползла на стул возле чайного столика. — Ты вот спросила меня, понимаю ли я, почему Нед Сильвертон потратил так много денег. Конечно понимаю — он потратил их, живя рядом с богатыми. Вы думаете, что мы живем за счет богатых, а не рядом с ними. Да, конечно, так оно и есть, в определенном смысле, но это привилегия, за которую мы должны расплачиваться! Мы едим их пищу и пьем их вина, курим их сигареты, катаемся в их экипажах, пользуемся их ложами в опере и автомобилями — да, это так, но всякой роскоши есть своя цена. Мужчины расплачиваются огромными чаевыми слугам, игрой в карты против воли, цветами, и подарками, и… и… множеством других дорогостоящих способов, а девушки платят тем же, и чаевыми, и бриджем — да-да, мне снова пришлось взяться за карты, — и тем, что надо одеваться только у самых лучших портних, и надевать подходящее платье для каждого случая, и всегда оставаться свежей, изящной и остроумной.
Лили на минутку откинулась на спинку, закрыла глаза, и пока она сидела вот так — бледные губы чуть отворены, а блестящие глаза прикрыты тяжелыми веками, — Герти поразила видимая перемена в ее лице, на котором пепельный дневной свет, казалось, внезапно погасил фальшивую яркость. Лили открыла глаза, и видение исчезло.
— Не очень-то весело, правда? Забавного мало — мне до смерти опротивела такая жизнь! Но мысль о том, чтобы все это бросить, для меня убийственна — оттого-то я и не сплю по ночам и с ума схожу по твоему крепкому чаю. Долго так продолжаться не может, я почти на грани. Но что я могу — как, ради всего святого, мне еще выжить? Я вижу свою судьбу в судьбе этих бедных сестер Неда Сильвертона, обивающих пороги агентств по найму и пытающихся продать разрисованные промокашки на
Но мисс Барт не открыла Герти всей глубины своего мучительного беспокойства. На самом деле она срочно и отчаянно нуждалась в деньгах, чтобы оплатить самые обыкновенные еженедельные житейские надобности, от которых нельзя уклониться и которые никак не отложишь. Было ясно, что если не сейчас, то очень скоро ей придется отказаться от своей комнаты и перебраться во мрак пансиона или воспользоваться гостеприимным предложением Герти поставить кровать у нее в гостиной, но и это только откладывало проблему, не решая ее. Более мудрым решением было бы оставаться там, где она есть, и найти способ заработать себе на жизнь. Но об этом она никогда в жизни всерьез не задумывалась, и осознание того, что в поисках хлеба насущного она, вероятно, окажется такой же беспомощной и никчемной, как бедная мисс Сильвертон, глубоко потрясло ее самолюбие.
Лили привыкла к тому, что ее считают личностью энергичной и находчивой, способной естественно находить выход из любых ситуаций. Она смутно предполагала, что эти ее способности были бы очень востребованы теми, кто ищет проводника по социальному лабиринту, однако, к несчастью, не было такой рубрики в списке вакансий, под которой ее умение говорить и поступать правильно было бы востребовано на рынке, и даже миссис Фишер потерпела неудачу в поисках работоспособной жилы среди невнятных, хоть и богатых ресурсов Лили. У миссис Фишер было полно косвенных способов, с помощью которых ее подруги могли бы зарабатывать себе на жизнь, и она могла с чистой совестью утверждать, что открыла множество возможностей такого рода и для Лили. Но большинство легальных методов добывания пропитания настолько же были не свойственны Лили, насколько они были за пределами возможностей тех несчастных, в помощь которым миссис Фишер обычно ее и привлекала. Лили упустила не один предложенный ей выгодный шанс, что давало основания отказаться от дальнейших усилий ради нее, но в своей неисчерпаемой доброте миссис Фишер была настоящим мастером создавать искусственный спрос на реальное предложение. Она снова и снова пускалась на поиски возможностей для мисс Барт и в конце концов однажды вызвала ее и сообщила, что «кое-что нашла».
Оставшись в одиночестве, Герти горестно размышляла о незавидном положении подруги и о своей неспособности ей помочь. Было очевидно, что Лили пока еще не готова согласиться на ту помощь, которую могла бы оказать ей Герти. Мисс Фариш видела только один выход для Лили: ей необходимо полностью изменить свой образ жизни, отказавшись от прежнего общества. В то же время все усилия Лили были направлены на то, чтобы любой ценой удержаться за это общество, ей было необходимо быть его частью, сколь бы иллюзорной и недолгой ни была эта связь. И хотя такое поведение казалось Герти весьма жалким, она не могла осудить его так же резко, как это, к примеру, сделал бы Селден. Она не забыла ту полную эмоций ночь, когда они с Лили лежали, прижавшись друг к другу, и Герти казалось, что она слышит, как кровь пульсирует в каждой жилке подруги. Жертва, принесенная ею, казалась совершенно напрасной, та ночь, видимо, не оставила в памяти Лили никаких следов и никак на нее не повлияла. Но за долгие годы Герти навидалась столько непонятного и непостижимого чужого страдания, что научилась терпению и мягкости и умела молча сносить невнимание и ждать сколько угодно, невзирая на время. Впрочем, она не могла отказать себе в утешении и делилась своими заботами с Лоуренсом Селденом, с которым после его возвращения из Европы у нее возобновились прежние, по-родственному доверительные отношения.