В двух шагах от края
Шрифт:
– Макс, тебе повторить схему маршрута, или ты сам дойдешь? – мало того, что я откровенно устала наблюдать за душевными терзаниями своего футбольного гения, так еще и дел у меня помимо сего непроизводительного занятия было невпроворот. А одно, самое важное дело, и вовсе не терпело отлагательства.
– Ида, я сейчас доктора позову, пусть он тебя осмотрит, – Макс тем временем принял единственное верное, на его взгляд, решение и медленно попятился к выходу. Я проводила его чарующей улыбкой и даже послала вслед воздушный поцелуй. Вот только нужен мне не доктор, а представитель правоохранительных органов, который, если верить словам моего непутевого женишка, жаждет допросить меня прямо на больничной койке.
Тем не менее, первым ко мне все-таки пожаловал луноликий врач, и сходу нарвался на мое высказанное в ультимативной форме требование удалить Максима Терлеева из поля зрения. К чести эскулапа, он сразу согласился, и экс-жених был мягко выдворен в коридор. Зато врач, оставшись со мной наедине, тут же вооружился шприцем.
– Не надо мне ничего колоть, иначе я на вас в администрацию нажалуюсь, -превентивный удар я нанесла наудачу, но вроде сработало, – у меня все в порядке. Покажите мне медицинскую литературу, где подробно описано заболевание под названием «Не хочу выходить замуж за нелюбимого человека?» Нет такого, вот и прекрасно, значит, незачем меня всякой дрянью пичкать, я все равно уже не передумаю.
Возможно, если бы доктор получил образование психиатра, он бы отреагировал на мои спорные высказывания совершенно по-другому, и всенепременно усмотрел бы в моих словах ярко выраженные признаки какого-нибудь маниакально-депрессивного психоза, но передо мной стоял рядовой травматолог и с подобным поведением своих пациентов он, похоже, доселе не сталкивался. Таким образом конструктивного общения у нас упорно не получалось, и я начинала понемногу испытывать серьезные опасения относительно перепоручению меня специалисту в области душевных болезней.
Неизвестно, во что бы вылился наш зарождающийся конфликт, но тут у доктора в кармане халата пронзительно запиликал радиотелефон.
– Ида, это ваша мама, – врач протянул мне трубку и с неприкрытым осуждением поинтересовался, – или ее вы тоже пошлете, как Максима?
– Не пошлю, -клятвенно пообещала я, прижимая трубку плечом, – зачем вы меня так забинтовали, доктор? У меня же вроде не перелом. Или это такая разновидность смирительной рубашки? Да, мам, привет!
Мама звонила из Германии и, как бы не кощунственно это звучало, я была чрезвычайно счастлива, что Стефан приболел, и мама не смогла приехать на мою свадьбу. Стефаном звали маминого мужа. В перечне ее супругов он числился под номером четыре, но стал первым, кто осуществил мечту моей родительницы и вывез ее за границу. Более того, общий стаж семейной жизни со Стефаном у мамы давно превысил совокупную продолжительность всех ее предыдущих браков. И это учитывая, что Стефан был старше ее лет на двадцать, возглавлял кафедру философии в Берлинском Университете, и внешне походил на бородатого гнома с кожаным портфельчиком вместо кирки и отбойного молотка. Свою первую, и я так думаю, последнюю жену, Стефан нашел через сайт знакомств, и уже через полгода мама получила статус фрау Рихтер и навсегда помахала своей родине украшенной обручальным кольцом ручкой.
На тот момент мне почти исполнилось двадцать, и я как раз заканчивала журфак. Игру в «дочки-матери» мы затевать не стали, и когда мама в лоб спросила, хочу ли я ехать с ней, я без колебаний предпочла остаться. Мамины мужья с детства засели у меня в печенках, и хотя все они как один, были исключительно хорошими людьми, даже после развода преданно обожавшими мою мать, успели мне основательно осточертеть. В общем, мы с мамой расстались с родственной теплотой, пожелали друг-другу всяческих успехов, и устремились в самостоятельное плавание. Мы никогда не теряли связи и каждый вечер обменивались по телефону дежурными фразами о погоде и природе, мне даже показалось, что на расстоянии мы стали гораздо ближе. Моя мама родила меня в шестнадцать, и, потратив всю свою молодость на мое вполне достойное воспитание, имела полное право устроить свою собственную жизнь.
Мама принадлежала к числу тех женщин, о которых обычно говорят «self-made», она сделала себя сама, и я ею восхищалась. Она начинала с уборщицы, окончила техникум и «поднялась» до кассирши, а через несколько лет дослужилась до главбуха. И все это одна, с маленьким ребенком на руках. Неудивительно, что к такой сильной личности тянулись добрые, но слабые мужчины, не выдерживающие в итоге маминого превосходства. Думаю, секрет прочности брака со Стефаном, заключался как раз в том, что он себя отлично чувствовал на вторых ролях, почитывал себе лекции и попивал пивко в ближайшем кабачке.
Наши с мамой взаимоотношения можно было назвать скорее «нейтральными». Она родила меня слишком рано, чтобы в ней успел развиться материнский инстинкт, но в то же время она всегда обладала гипертрофированным чувством ответственности, и если уж мне суждено было появиться на свет, следовательно, ее святой долг – заботиться обо мне до достижения совершеннолетия. Да, может быть, мне порой не хватало нежности, может быть, иногда мне хотелось прижаться к маминой груди, но зато никто не лез мне в душу.
Не делала мама этого и сейчас. Не допытывалась, зачем, почему, для чего. Просто спросила, нужна ли мне помощь и посоветовала побольше соблюдать осторожность. А еще, как ни в чем не бывало, рассказала мне об улучшении состояния здоровья Стефана и слегка неискренне посокрушалась по поводу сорвавшейся свадьбы. Вот так и поговорили. Чудесная у меня мама, как ни крути!
Доктор, не покидавший палату на протяжении всего разговора, вероятно, ожидал от меня горючих слез в трубку, и был несколько ошарашен моим олимпийским спокойствием. А я нагло воспользовалась его смятением и ничтоже сумняшеся выдвинула следующее требование.
– Позовите следователя! – безапелляционным тоном приказала я, – человек при исполнении, проявите уважение к закону. Сколько можно его под дверью мариновать?
Врач лишь безнадежно махнул рукой, видимо, решив, что гораздо проще выполнить нехитрую просьбу умалишенной, чем потом испытывать на себе проявления ее буйства.
Следователь мне почему-то сразу понравился. Кругленький, лысоватый дядька с умными проницательными глазами внушил мне симпатию уже только одним своим профессионально-деловым подходом. Пододвинул стул к моей кровати, сунул мне под нос красную корочку служебного удостоверения и без лишних сантиментов приступил к опросу потерпевшей стороны.
Так как у «потерпевшей стороны» к милейшему Владимиру Михайловичу имелся и свой животрепещущий вопрос, я постаралась вызвать у следователя максимальную степень доверия и изложила хронику событий прошлой ночи с впечатляющей детализацией. В глубинные причины своего желания расстаться с жизнью я не посчитала нужным вдаваться, зато подробно описала, как заранее подсмотрела комбинацию на кодовом замке, как пробралась на открытый чердак, и как, оступившись в темноте на ровном месте, провалилась в вентиляционную шахту. Следователь четкость и логичность моих показаний оценил по достоинству, и в качестве ответного жеста поставил меня в известность, что владелец кухни с ошибочно разобранной кладкой уже готовит на меня исковое заявление в суд. Далее мы дружно посмеялись над наивностью юридически безграмотного гражданина, а Владимир Михайлович посетовал на халатность коммунальщиков, пожелал мне жить долго и счастливо без попыток суицида, и после получения моей подписи на протоколе уже собирался было ретироваться. Но не тут-то было!