В двух шагах от 'Рая'
Шрифт:
Утром Шашырев сам пришел к разведчикам в "Логово".
– Едва нашел твое убежище, - недовольно проворчал Шашырев, здороваясь с Седым.
– А ты хотел, чтобы его знал каждый ездовой, Ваня? Абвер не дремлет... Уверен - и здесь у него своя пара глаз.
– Выходит, наши контрразведчики зря хлеб едят?
– Выходит... Группы-то не вернулись. И на связь не вышли.
– Да, конечно...
– Ну что, Иван... кого отдашь из своих золотых запасов?
Шашырев усмехнулся и, глядя куда-то в сторону, неуверенно сказал:
– Есть тут у меня один парень. Из бывших лейтенантов. Профессионал... Может все... Только вот с характером у него, да и с дисциплиной нелады. Не то чтобы псих, но и... одним словом, сгоревший человек. Немца живого видеть не может. А так, если характер отбросить, самый твой человек. Узнает, куда идете, умолять будет взять с собой.
– А этого пока никто не знает, и ты тоже, Иван Авксентьич.
– Конечно, конечно... Но ты все же его посмотри. Из твоих ребят его никто не возьмет. Пулеметчик - поискать надо. Знает немецкий...
– Зовут как?
– Щеколда. А проще - Саша Чиликин...
– Ну что ж, идем смотреть Щеколду. Кстати, за что такая кличка?
– А он и есть щеколда. Если руками что схватит - все. Считай, намертво.
Чиликина они отыскали на краю села. Он сидя бросал ножи в дерево, три из них уже торчали в стволе одинокой сосны.
Щеколда лениво и, как показалось Седому, неохотно поднялся с пня, на котором сидел.
Это был медлительный широкоплечий крепыш с мощным торсом и огромными, сильными руками.
Седой понял всю справедливость клички.
– Сержант Чиликин, - доложил Щеколда.
– Тренируетесь?
– дружески спросил Седой.
– Не-е... балуюсь...
– Можно и мне побаловаться?
– Ну-у... попробуйте...
И он протянул капитану длинный нож.
– Бью в середину между вашими двумя финками.
Седой метнул нож. Щеколда удивленно присвистнул. Нож точно вошел между двумя лезвиями.
– Разведка, - сразу догадался сержант.
– Будем знакомы, - ответил Седой, - капитан Долгинцов, командир особой группы штаба фронта. Есть предложение.
– Так сразу...
– Да. Вы мне нужны. Если нарисуете на мишени восьмерку из пулемета, беру с собой.
– Какой пулемет?
– МГ. Трофейный немецкий...
– Сделаем, товарищ капитан... А с собой - это куда?
– В "Рай", - усмехнулся капитан.
– Можно и туда, но лучше в чистилище, пусть почистят.
Щеколда нарисовал пулями обещанную восьмерку. Седой остался доволен.
Чиликину капитан понравился сразу, а это было немаловажно. У Щеколды все люди делились на "нра" и "ненра". Если ему человек не нравился чем-то, толку от Чиликина не было. В лучшем случае он выполнял долг. Но уж если нравился, Щеколда выкладывался весь, чтобы заслужить легкую похвалу или расположение этого человека.
– Ну?
– спросил Шашырев, когда они остались одни.
– Беру. Спасибо. То, что надо.
– Эх ты, а еще старый друг. Я тебе суперразведчика, а ты - то, что надо... Экстра-класс. От сердца отрываю, можно сказать...
– Так для дела-то какого отрываешь, Иван Авксентьич.
– Да уж... Как там все сложится? Как в языке майя: сто иероглифов - и все неизвестные.
– Языками балуешься.
– А-а, до войны все... Хотел разгадать тайну языка майя и прочесть их таинственные манускрипты на скалах.
– Да ты, оказывается, романтик, Иван, - изумился Седой.
– Я был нормальный человек, а теперь военный.
– Ничего, кончится война - разгадаешь.
– Нет. Буду преподавать.
– Слушай... и у Чиликина, что же, так и никого?
– Никого, - помрачнел Шашырев, - всех немцы расстреляли за связь с партизанами. Его ведь из лейтенантов за что разжаловали? Пленного "языка" одним ударом убил. Сам же взял, тащил на себе, а потом... тот что-то сказал ему - никто не знает что... Он его и стукнул. Я же тебе говорил сгоревшая душа.
– Пламя, на котором горит эта душа, чистое, светлое пламя, Ваня.
* * *
Сначала он смотрел, как они стреляли. Из немецких "шмайсеров" на расстоянии ста шагов, из трофейного МГ на пятьсот и больше. Из личных парабеллумов по движущимся мишеням. Потом дзю-до. Схватки между собой, каждый с каждым. И по очереди с ним, капитаном Долгинцовым.
Полковник Шашырев только удовлетворенно крякал, когда очередной "противник" Седого беспомощно валился на песок. Но капитан остался доволен: "Чуток подучим. А так ребята в порядке. Реакция есть, ловкости и силы не занимать".
Подошел Мирчо Джанич, словенец, присланный из разведотдела штаба Тито, и что-то быстро проговорил, путая сербские и русские слова. Гайда, его товарищ, хорошо знавший русский, перевел: "Товарищ капитан - великий чемпион, его, Мирчо Джанича, не мог "взять" никто во всей Народной армии, товарищ капитан бросил Мирчо за три секунды, он готов идти с товарищем капитаном хоть в преисподнюю".
– Туда не требуется. Пойдем, Мирчо, к тебе в гости. Может быть, даже домой заглянем.
Прошло несколько дней. Жизнь в "Логове" текла своим чередом. Седой радовался добрым, открытым отношениям, сложившимся в интернациональной группе. Чех Франтишек Печек учился у Присухи радиоделу, Гайда осваивал новую снайперскую винтовку и приобщал к ней угрюмоватого Джанича.
– Пригодится, Мирчо, - старательно выговаривал по-русски худощавый, жилистый серб и не уставал записывать в блокнот русские слова, которыми так и сыпал всезнающий оптимист Присуха по кличке Ньютон.
Болгарин Николо Арабаджев учил разведчиков алгебре маскировки и незаметного проникновения к нужному объекту. Это были тихие, бесшумные часы терпеливого ожидания и вдумчивого наблюдения. Седой приказал бегать кроссы. Они вырабатывали выносливость и силу. Путь предстоял неблизкий.
За неделю интенсивных тренировок бойцы осунулись, внешне подобрались, посуровели.