В двух шагах от 'Рая'
Шрифт:
И сержант решился. Он выследил немецкого фельдфебеля, большого любителя малины. И взял его. Связанный по рукам и ногам немец долго не мог прийти в себя. Познание Веретенникова в немецком языке было ограниченным, но фельдфебель его понял. Пожилой, лысоватый немец из Кёльна грустно покачал головой и сказал, что ему неизвестно, где склад, но что он дальше, южнее, в отрогах Восточно-Сербских гор. Когда Сергей спросил о бензовозах на дорогах, немец вдруг сказал по-русски:
– Маскировка...
И пояснил - бензовозы пустые, в них нет горючки. Попросил не убивать его. Он многосемейный отец и единственный кормилец. Веретенников и сам видел - немец не кадровый, штатский немец. Он оставил его в пещерке, предоставив возможность самому выбираться из создавшегося положения. И пошел на юг, решив навсегда покинуть квадрат-ловушку. И тут он услышал стрельбу. Кто-то охотился в его владениях. Интересно, на кого же? Стреляли на стыке двух проселков возле ущелья. Веретенников поспешил на выстрелы. Он бежал по знакомой, едва заметной тропинке и скоро выскочил к ущелью. Здесь шел бой. Он увидел до полуроты немцев, охвативших полукольцом невысокую гору, где засели какие-то люди.
"Югославские партизаны", - решил сержант и замер, ожидая развязки.
У него было четыре гранаты и "шмайсер" с тремя запасными рожками. Он у немцев в тылу. И позиция что надо. Но, ввязавшись в бой, он рисковал.
Немцы подбирались все ближе к вершине, откуда раздавались редкие очереди.
Если бы позиция была другой, Веретенников никогда бы не ввязался в схватку. Ему было искренне жаль зажатых на вершине партизан. И он ударил из своего укрытия. Бил короткими очередями, как на стрельбище. Немцам некуда было деваться. Они сами оказались в ловушке. И тогда офицер повел их на штурм веретенниковского укрытия.
Сержант израсходовал четыре гранаты и отбросил немцев на исходные. Группа на вершине оживилась и атаковала немцев по фронту, тем более что гитлеровцев оставалось немногим более полутора десятка человек. Партизаны вели огонь прицельно и точно, и вскоре на склоне остались лежать последние из отступающей группы.
Высокий седой человек в маскировочном комбинезоне остановился перед укрытием Веретенникова и, сложив ладони рук рупором, крикнул;
– Эй, товарищ... выходи...
Веретенников от удивления привстал из-за камня, не теряя осторожности, спросил;
– Вы кто? Почему говорите по-русски?
– Это я вам должен задать вопрос: почему вы говорите по-русски?..
– Вы партизаны?
– крикнул сержант.
– Нет...
Веретенников встал и, спотыкаясь, медленно пошел по склону, уже понимая, кто перед ним.
* * *
В бункере было светло. Двое офицеров цедили коньяк и вели неторопливую беседу.
– Ты любишь убивать потому, что ты смертен и знаешь, что придется умереть. Ты мстишь за свою будущую смерть, - говорил тщедушного телосложения, худощавый немец в форме абвера.
– Кому-то нужно делать грязную работу, Зигги. Поэтому я и пошел в СС.
– А я не хочу... Для меня интересна игра умов... Победить умного противника - это удовольствие. И ты не откажешь в моем поиске. Он последний, Гельмут...
– Что ты несешь?
– притворно поднял брови оберштурмбаннфюрер.
– Ты знаешь... И не хуже меня. С лейкемией не шутят, как с Кальтенбруннером. Так-то вот, оберштурмбаннфюрер Хёниш.
– Ты еще доживешь до победы, Зигги.
– До чьей победы? Германия опять проиграла войну. И все из-за этой проклятой камарильи во главе с обожаемым фюрером...
– Зигги, ты с ума сошел!..
– Ефрейтор не должен командовать вооруженными силами.
– Там генералитет...
– А-а, - махнул рукой капитан, - клянусь святой Кунигундой, они боятся этого психа, им везде чудится гестапо... Я сожалею, что покушение не удалось. Может быть, мы и вышли бы из войны... с Западом наверняка... Фюрер - новый Бисмарк... Как же!.. Он даже не его тень.
– Тебя нужно расстрелять, - угрюмо пробормотал Хёниш.
– Я уже расстрелян, Гельмут... судьбой... Я наци, но не дурак и не предатель. И я молился нашим богам... А сейчас нам нужно знать, что задумали русские. Для этого я должен увидеть и услышать их. И сосчитать. Я сыграю глухонемого пастуха... как в Греции... помнишь? Ты не можешь сказать, что я не умею пасти овец, Гельмут. Я принес тебе сведения о дислокации партизанского отряда на блюдечке.
– Русские не греки. Они раскусят тебя.
– Нет. Старый лис не знает промахов. Я сработаю, как надо. И ты возьмешь их. Все-таки рота СС...
Они помолчали. Хёниш внимательно смотрел на приятеля.
– Бороду я, слава богу, отрастил заранее, - нарушил молчание Зигфрид Рутт, - лохмотья достать нетрудно.
– Ты возьмешь с собой оружие. Парабеллум и две гранаты.
– Упаси боже... Ты, Гельмут, незнаком даже с азами разведки. Тебе бы все пиф-паф...
Рутт по-ребячьи засмеялся.
– Твое счастье, что у тебя нет татуировки, - пробормотал Хёниш.
– Да. Это мое счастье. Только идиоту могло прийти такое в голову... группу крови нанести на кожу тушью.
– Мы не думали проигрывать войну, - буркнул Хёниш, - зато...
– Нету у нас "за то", Гельмут, - тихо произнес Рутт, - у нас осталось только "за это"... Чем больше русских погибнет на фронте, тем легче будет потом начать все сначала... Американцы и англичане не захотят терять Германию.
– Ты все знаешь, на то ты и абвер, - ехидно процедил Хёниш.
– А скажи, друг детства Зигфрид Рутт, как и куда бежать мне, эсэсовцу, любившему убивать?
– Лучше всего сделать пластическую операцию лица и вырезать проклятую цифру вместе с кожей... Паспорт можно всегда купить... Я бы ушел в Швейцарию.
– Зачем что-то делать с лицом?
– Вы все любили сниматься с жертвами. Вашими лицами завалены все досье контрразведки русских... и американцев тоже.
– Ты прав.
– Двадцать третий сообщал, что и четвертая группа русских будет заброшена по воздуху... Я что-то не видел парашютистов.
– Они изменили решение в последний момент.