В двух шагах от 'Рая'
Шрифт:
– По-моему, они еще не приняли решения... Они просто исчезли.
– Да. Кройшу не повезло... До сих пор не могу понять, как горстка русских расправилась с двумя взводами СС.
– Это особые люди, Гельмут. Их собирали со всего фронта, а может быть, и фронтов. Кройш был зауряден... просто служака.
– Они все равно придут к Отшельнику.
– А если нет? Что-то долго он молчит... Может быть, заболел?
Рутт помолчал, поиграл стеком, потом четко сказал:
– Я пошел спать. Распорядись достать овец и все принадлежности пастуха. Мне нужно еще обработать кислотой руки. Чтобы собака привыкла ко мне, я должен ей устроить настоящий пир. Для этого нужно мясо.
Хёниш кивнул, прикрыл глаза и поджал губы, как это делал всегда, когда требовал от мозга максимального напряжения.
* * *
Пастух был низкоросл, хлипок, с выцветшими, тусклыми глазами. Одет в холщовую поддеву, стоптанные чувяки, голова покрыта засаленной шляпой. С ним была собака.
На все вопросы он мотал головой и только мычал, потом написал прутом на песке - "Лука".
– Глухонемой он, - первым догадался Присуха, - а зовут Лука. Только как же зовут, если он не слышит.
– А это мы сейчас проверим, - усмехнулся Щеколда.
Он сзади бесшумно подошел к пастуху и выстрелил из пистолета над ухом Луки.
Тот даже не повернул головы.
– Отставить, сержант Чиликин, - сердито сказал Седой.
Капитан разглядывал овец. Их было немного, и все под стать пастуху тощие, грязные, со скатанной лоснящейся шерстью.
Седой кивнул Джаничу. Тот подошел к пастуху и написал на песке одно слово по-сербски: "Откуда?"
Глухонемой показал рукой за гору и написал: "Кловачи".
– Село за горой, - сказал Джанич, - я там бывал...
И, написав на песке: "Хозяин?" - ткнул в пастуха пальцем. Тот испуганно замотал головой и махнул рукой в сторону горы.
Джанич взял пастуха за руки и развернул их ладонями кверху. Ладони были в язвочках, кое-где кожа лопнула, и они слегка кровоточили.
Джанич отвел глаза, но все же открыл вещевой мешок пастуха. Ничего, кроме куска овечьего сыра, там не оказалось.
– Может, покормить его, товарищ капитан, - вымолвил Присуха, на которого и руки и весь вид пастуха произвели жалостливое впечатление.
Лука ел неторопливо, беря мясо из банки руками, предварительно даже не ополоснув их. Покончив с едой, он низко поклонился и отошел к ручью, где овцы пили воду.
– Кого у нас нет?
– спросил Седой.
– Феникса и болгарина... в дозоре.
– Так. Пастух пусть идет дальше... Некстати он тут оказался, ну да ладно... Ты что, Гайда?
Капитан заметил долгий, изучающий взгляд серба - он следил за пастухом. Седой проследил взгляд и увидел, как Лука встал над овцами. Словно Наполеон при Ватерлоо. Спина его была пряма как стенка. Он смотрел из-под руки на гребень горы, вскинув голову и расправив плечи. Там летел самолет.
– В укрытие!
– крикнул Седой.
– Всем в расщелину...
Старенький одномоторный моноплан-парасоль прошел так низко, что Седой увидел пилота. Тот смеялся. И все же он сбросил гранату. Она взорвалась на том месте, где было начертано слово "Лука". Летчик, конечно, прочитал его.
– Мы сами демаскировали себя, - сказал Седой и усмехнулся, - а может быть, это и к лучшему.
Лука с овцами мелькал за гребешками скал и скоро исчез совсем.
И тогда Долгинцов спросил:
– Что, Гайда?
Серб присел на корточки рядом.
– Командир... Это не пастух и не серб.
– Ну да!
– искренне вскинулся Седой.
– Он не пахнет сербом, он пахнет старым дорогим одеколоном, а может быть, и опытной немецкой овчаркой. И одежда подобрана случайная. Шляпа горца, а чувяки жителя долин. И ходит, сгорбившись понарошку, у этого человека с трудом гнется спина - значит, солдат.
Седой изумленно смотрел на Гайду. Да, этот человек схватил все или почти все, что успел заметить он сам. "Однако талант", - с уважением подумал Долгинцов. И старый запах немецкого одеколона уловил. И то, что глухонемой оделся для них, не учитывая словенца и серба в группе русских. Как же это, абвер - и такая небрежность. Да, прав, наверное, Веретенников - не те нынче немцы.
– Спасибо, товарищ Гайда, - сказал Седой, - я тоже думаю, что он враг...
* * *
Седой ощущал, как течет время. Оно мчалось по изломанной кривой. Во всяком случае, на карте это было так. Группа обшарила десяток пещер, и все напрасно. Бензовозы везли к фронту горючку. Никогда еще за все время войны Седой не испытывал такой беспомощности, как после неудачи с Черной пещерой. Он стал раздражителен, и разведчики с удивлением посматривали на него. Арабаджев сказал:
– Нетерпеливость - плохой советчик, Андрюша...
Долгинцов и сам понимал, что не прав, но у него не было четкого плана поиска. Наблюдение за дорогами ничего не дало. Машин было много, маршруты их предугадать было невозможно, и Седой понимал, что попал в эту круговерть не по своей воле. Кажущаяся неразбериха была организована. Бензовозы проделывали огромную, казалось бы, ненужную работу, они кружили по проселкам и днем и ночью.
Встреча с "пастухом" еще раз убедила капитана, что склад где-то рядом. Он не совсем понял намерение немцев - ведь они знали о существовании группы. Агент, конечно, их всех "сфотографировал" и пересчитал, знает, чем вооружены. Но он не знает двоих - Щеколду и Арабаджева. А это уже хорошо - неопознанный резерв.
В который раз Седой рассматривал карту. "Рай". Немцы не очень любят символику, кому может прийти мысль назвать "Раем" хранилище десятков тысяч тонн бензина. Здесь что-то другое. Привязка к местности? Может быть. Долгинцов достал лупу и снова стал читать названия югославских деревушек. Он считал немца-шифровальщика оригиналом и поэтому надеялся на удачу.
Седой стал произносить названия вслух. Потом он выписал все названия в одну колонку. И вдруг... Радкаличи... Село, начинающееся на "ра". Капитан отодвинул листок, боясь поверить случайности. У него уже мелькало название деревни, начинающееся на "й". Он уже знал, что оно есть, это название. "Йовица". Вот и все. Между этими двумя селами расположено хранилище.