В Эрмитаж!
Шрифт:
— И что в результате? Взгляни на беднягу Баха. Император разломал его орган. Как бы то ни было, я успел основательно разобидеть его.
— Я советовал тебе остановиться в Потсдаме.
— Ты сказал, что я выставлю себя безнадежным глупцом!
— Верно. Но лучше быть при дворе шутом, чем врагом. Сам видишь, чем это кончилось.
— Чем же?
— Вместо Потсдама ты поехал в Дрезден, который Фридрих только-только кончил обстреливать. Более вызывающего поступка и придумать нельзя.
— Хорошо, что Фридрих, со всеми
— На расстояния не рассчитывай. Ты написал для Ее Величества некое произведение — «Дневной сон философа Дени Дидро». Атаковал императора напрямую. И через несколько дней текст оказался у него в руках.
— Каким образом?
— Половина здешних придворных работают на Фридриха, когда не трудятся во имя собственного обогащения.
— Но что он может мне сделать? — пожимает плечами Дидро.
— Поверь мне, все, что угодно. Для начала он разослал по всем европейским журналам рецензии на твои книги. Под псевдонимом, разумеется. В них говорится, что твои сочинения — вредоносный плагиат, к тому же абсолютно нечитабельный.
— В логике он не силен. Какой вред от книги, которую нельзя прочесть? И как обвинять за содержание книги автора, если он позаимствовал его у кого-то другого?
— Дело в том, друг мой, что Фридрих мнит себя философом, и он самый мстительный монарх в Европе. Он намерен послать эмиссаров к Ее Величеству и разоблачить тебя.
— Как кого?
— Как лжефилософа. Шарлатана. Безбожника, который в Лейпциге пытался привлечь к себе внимание, разгуливая по улицам в красной ночной рубашке.
— Чепуха, она желтая. Могу показать, если не потерял.
— А также императрицу предупредят, что ты французский шпион.
— Эту басню ей уже рассказали. Дюран навязал мне королевское послание и велел передать царице. Письмо она отправила в огонь, а посла — восвояси.
— Оказавшись в Версале, он доложит Его Светлейшему Величеству, что ты гнусный предатель и виселица по тебе плачет. Так что ты опять совершил тактическую ошибку.
— Подскажи же, как мне быть, Мельхиор, — умоляет Философ.
— Во-первых, не упрямься и по дороге домой заверни в Потсдам. Тем более он и впрямь по пути.
— Что-о?! Ведь, по словам Фридриха, я шарлатан, плагиатор и разгуливаю в ночной сорочке.
— Зато я его близкий друг.
— Ты для всех близкий друг. Для всех, кому случилось взгромоздиться на трон. У тебя, Мельхиор, нет ни чести, ни вкуса.
— Спокойно, дружище, не будем ссориться. Я просто не хочу зарывать в землю свои таланты. Я приезжаю и даю советы. Славный, приятный в обхождении малый. Общительный и умеющий обделывать сомнительные делишки. Я профессиональный посредник и, по правде сказать, чертовски полезный человек.
— Ты паук, который радуется, сидя в центре своей паутины.
— Без меня Европа превратится в стоячее болото.
— Она и с тобой болото.
— Без меня остановятся переговоры, опустеют королевские колыбели и некому будет наследовать престолы. Династии прекратятся, монархи станут злыми, а дворцы опустеют.
— Как будто это уже не произошло.
— Без меня будет хуже, — уверенно возражает Гримм, подходя к зеркалу и прихорашиваясь. — Без меня во дворцах смолкнет музыка и перестанут давать театральные представления. Не будет Глюка. Не будет Моцарта. И Дидро не станет придворным философом российской императрицы с приличной пожизненной пенсией и обеспеченной посмертной репутацией. Поразмысли об этом на досуге. А теперь мне пора.
— Нет-нет, подожди, Гримм. Подожди, дорогой друг.
Наш герой выбегает в коридор вслед за приятелем.
— Я не вынесу ссоры с тобой. Просто я рассердился, вот и все. Теперь я понимаю, что меня могут удушить гарротой в Санкт-Петербурге, застрелить в Потсдаме и повесить в Бастилии.
— Что ж, по словам Вольтера, мыслитель века Разума должен быть готов к такому концу.
— Теперь я понимаю, что придворный из меня никакой, даже шута не получится. Лицо меня подводит: что на сердце, то и на нем.
— Ничего, — великодушно утешает Гримм, — ты уже принес пользу России: целых двенадцать дней ты успешно развлекал императрицу, а значит, за это время она не причинила своему народу никакого вреда.
— Ну что ж… Но как вести себя дальше, подскажи, Мельхиор.
— Может, ты позволишь написать Фридриху и пообещать, что на обратном пути ты заедешь к нему в Потсдам?
— От Потсдама я отказываюсь решительно. Фридриха я презираю, а он меня ненавидит.
— Предупреждаю, он превратит твою жизнь в ад.
— Ну это вряд ли. Он опоздал. Судьба уже позаботилась об этом.
— Но пока ты не в аду, Дидро. Ты знаменит…
Болезненная гримаса искажает лицо Философа.
— Посмотри на меня. Я застрял в Петербурге. Проклятая Нева сводит меня в могилу. Со своим королем я порвал. Я разлучен с женой и, что еще больней, с возлюбленной. Я окружен врагами. Я поражен швейцарским недугом.
— Чем-чем?
— Ностальгия, Гримм. Мучительная ностальгия. Я соскучился по горным пикам.
— Ничего страшного. Все порядочные люди нынче в изгнании, все страдают от ностальгии. Вольтер в Швейцарии скучает по Парижу. Руссо в Париже скучает по Швейцарии. Людям вроде нас не следует иметь дом. Мы бродяги, скитальцы. Кстати, вспомнил — у меня к тебе просьба.
— С радостью, чем могу… — пробормотал наш герой.
— Кстати, о бродягах. Ты помнишь маленького музыканта, вундеркинда, которого папа привез в Париж? Какое-то время он жил у меня.
— Амадей — крошка тра-ла-ла, маленький принц гармонии? Кукленок Амадей? Никогда не забуду, как ты привел его в Версаль и познакомил с Помпадуршей. А он встал на цыпочки и по всей форме предложил ей руку и сердце, а было ему всего-то шесть лет…