В этом году в Иерусалиме
Шрифт:
Об этих золотых для Бронфманов временах осторожный профессор Маррус пишет: «Судя по всему, Бронфманы, по крайней мере Сэм, сторонились личного общения с крупными американскими бутлегерами. Много лет спустя Сэм рассказывал, что советовал брату держаться подальше от криминальных элементов. Сам же он возделывал американскую ниву через своего агента, бывшего бармена из Виннипега…» Маррус предпринимает и другие попытки облагородить ход событий: «10 марта Сэм принял участие в так называемом „съезде независимых бутлегеров“ в Сиэтле…» (курсив мой). А вот Стивен Бирмингем в книге «Мы: достижения восточноевропейских евреев в Америке» писал: «Сэм Бронфман прибыл из Канады и подкупил [Мейера] Лански роскошными обедами. В ответ Лански презентовал ему билеты на „эпохальную битву“ 1923 года между тяжеловесами Джеком Демпси и Луисом Анхелем Фирпо. Сделка совершилась, Лански с Бронфманом вошли в долю и сотрудничали до самой отмены „сухого закона“ и даже после». Про подаренные билеты на этот матч рассказывал в интервью «Торонто стар» и Роберт Лейси, автор издания
При нечаянном содействии Джо Рейнфилда, влиятельного бутлегера из Нью-Джерси, Сэм наладил канал связи и с Эбнером Цвильманом из Ньюарка по прозвищу Долговязый, любовником Джин Харлоу и членом «Большой шестерки», куда входили Лански, Фрэнк Костелло, Псих Сигель, Джо Адонис и Чарльз Лучано по кличке Счастливчик. Марк Стюарт в своей биографии Цвильмана под названием «Гангстер номер два» приводил слова Рейнфилда о том, что он «ужасно сглупил, когда отправил [Долговязого] в Монреаль к Сэму Бронфману. Теперь они, конечно, спелись».
А брат Рейнфилда, Али, вроде бы сказал: «Сэм от него в полном восторге. В прошлый раз все уши мне прожужжал, какой Долговязый обходительный, какой у него умный вид. „Даже и не подумаешь, что он был штаркером [вышибалой], — толковал мне Сэм. — И голова у него на плечах“, — твердил. Казалось, он того и гляди отдаст за Долговязого одну из своих дочек».
Въедливый профессор Маррус в своей биографии тоже приводит это высказывание, но изымает последнее предложение, должно быть, из соображений экономии. Скорее искусный адвокат, чем биограф, он продолжает изворачиваться: «Общение Сэма с криминальными авторитетами в эпоху „сухого закона“ осуществляется всегда следующим образом: на какой-нибудь встрече кто-то кому-то что-то сказал — и завязалась ниточка; напрямую никаких контактов не возникает, не говоря уж о тесных взаимоотношениях». И вот еще: «Сотрудничая с Джо Рейнфилдом, Сэму, возможно, приходилось время от времени контактировать с отдельными высокопоставленными бутлегерами-американцами, в том числе, вероятно, Долговязым Цвильманом, но далее этих эпизодических случаев дело вряд ли заходило». Иными словами, Сэм в глаза не видел своих клиентов. Возможно, он даже не подозревал, кто они такие.
Бутлегерство принесло братьям Бронфман не только миллионы, но и неприятности. Осенью 1922 года в их экспортной лавке в Бьенфэ (Саскачеван) был застрелен Пол Матофф, муж одной из их сестер, и ходили слухи, что вообще-то покушались на Гарри Бронфмана. Потом приключился эпизод с Сирилом Ноулзом. Чурбан Ноулз, инспектор по сбору таможенных и акцизных пошлин, мечтавший засадить Бронфманов за решетку, арестовал в Реджайне трех поставщиков-контрабандистов и конфисковал у них автомобили. Пойманные указали на Гарри, свою «крышу». Припертый Ноулзом к стенке, Гарри предложил ему 3000 долларов откупных, тот без раздумий отказался. Гарри отрицал свою вину, неубедительно отбрехиваясь, что произошло недоразумение. После этого правдолюб Ноулз был вызван в Оттаву, где прождал два часа под дверью в кабинет Преподобного Жака Бюро, министра таможенной службы, пока тот шушукался с Сэмом и Алланом; позже Бюро был вынужден с позором уйти в отставку, но предварительно, по данным Питера Ньюмана, уничтожил девять шкафов с компроматом. Наконец Ноулза пригласили в кабинет Бюро, где ему было объявлено, что он превысил полномочия и в Реджайну больше не вернется. «Безусловно, Бронфманы нажали на кое-какие рычаги, — написал профессор Маррус, — [но] имела ли место взятка? Ноулз считал, что да, но никаких конкретных доказательств так и не было обнаружено». Видно, Бюро забыл выдать Бронфманам кассовый чек.
В лихие времена «сухого закона» американские бутлегеры затаривались в одной из экспортных лавочек Сэма, а затем на своих «шестых хадсонах» везли груз проселочными дорогами, таща за собой метровые цепи, чтобы взвивающаяся столбом пыль заслоняла их от погони. В книге профессора Марруса меня раздражает вовсе не стиль письма, он внятен и не отягощен расхожими фразами, а усердие, с каким он растягивает этот трюк на семьдесят лет. Сэм Бронфман, совершеннейший граубер (неотесанный мужлан), родился в Канаде. Один из немногих. Ошибка профессора Марруса, таким образом, состоит в том, что, потакая причудам семейки старого пирата, он втискивает бурные контрабандные годы в сотню из 470 страниц своей книги, а дальше «Мистер Сэм» вырождается в традиционную историю делового успеха, с упором на благотворительную деятельность Сэма и его помощь еврейской общине. Хотя, справедливости ради, следует отметить, что кое-где на этих страницах всплывают, для противовеса, намеки на жалкие светские потуги Сэма, его неуемную жажду почестей и восхвалений.
В позднейшие годы Мейер Лански явственно завидовал двум своим бывшим поставщикам-бутлегерам, Сэму Бронфману и Льюису Розенштейлу, которые успешно выплыли из мутных вод «сухого закона» и заделались законопослушными магнатами ликеро-водочной
Ответ, по крайней мере в случае с Сэмом, заключался в том, что он был заметно умнее Лански, что этот неприкаянный человек, всегда, по словам его любимого поэта Теннисона, был готов «ухватить удачу за подол». А еще Сэм, безусловно, стремился к респектабельности ради своих детей, хотя им оказалось далеко до успехов отпрысков другого исправившегося бутлегера, одиозного Джо Кеннеди.
Поначалу Сэм подавал надежды как вполне безобидный враль, нахально, правда, без особого успеха карабкающийся по социальной лестнице.
В 1921 году, пишет Маррус, «сионистский лидер Хаим Вейцман ездил по Канаде и Соединенным Штатам в поисках сторонников еврейской колонизации Палестины. <…> Сэм впоследствии заявлял, что познакомился с Вейцманом в Монреале и за обстоятельными беседами на насущные сионистские темы укатил с ним на поезде до самого Виннипега». Если и был такой эпизод, то у Вейцмана он в памяти не отложился, ибо в исчерпывающей биографии первого израильского президента, написанной Норманом Роузом, Сэм не удостоен даже примечания. Однако профессор Маррус откопал-таки одного Бронфмана в бумагах Вейцмана — в письме от 18 марта 1927 года упоминается Сэмов младший брат: «Аллан спрашивает у сионистского лидера совета, приобретать ли долю в „Коммершиал солвентс корпорейшн“, фирме, владеющей лицензией на химические патенты Вейцмана».
Сэм перебрался в Монреаль в 1924-м и спустя четыре года свил в районе Уэстмаунт, в особняке по адресу: Бельведер-роуд, 15, родовое гнездо. И хотя он уже тогда был богат, это далось ему очень не просто, ведь он был пришлый чужак в стане «белых людей», запятнанный вдвойне — не только бутлегер, но и еврей. Тем более что это было время разгула антисемитизма в Канаде.
Джон Букен, 1-й лорд Твидсмьюир Элсфилдский, который в 1935 году сделается генерал-губернатором страны, уже написал шпионский детектив «Тридцать девять шагов», в котором отважный хороший разведчик объясняет главному герою Ричарду Ханнею, что за каждой подпольной финансовой организацией скрывается «хилый еврейчик с землистым лицом и цепким взглядом в инвалидной коляске». Р. Б. Беннет, который в 1930 году станет премьер-министром, в свою бытность в Саскачеване горячо поддерживал дикий лозунг куклуксклановцев: «Один флаг, один язык, одна система образования, одна национальность, одна религия». А в 1935 году Беннет сдаст свой пост Макензи Кингу [140] , приходившему в ужас при мысли о том, что прилегающие к его кингсмерскому поместью земли могут попасть в лапы евреев.
140
Уильям Лайон Макензи Кинг (1874–1950) — десятый премьер-министр Канады, занимавший эту должность с перерывами на протяжении 21 года.
В двадцатые и тридцатые годы религиозная нетерпимость наблюдалась в Канаде повсеместно, но особенно она свирепствовала в Квебеке. Там какой-нибудь Национальный союз «заднескамеечников» мог на законодательном собрании провинции встать и безнаказанно процитировать «Протоколы сионских мудрецов». А в Монреале аббат Гру, каноник Эмиль Шартье, ректор Монреальского университета, кардинал Вилльнев и прочие клирики позволяли себе исподтишка пинать евреев и превозносить фашизм, выплескивая свой доморощенный расизм со страниц «Ле Девуар», «Л’аксьон католик», «Ле Патриот» и других печатных изданий. А профессор Маррус о том, что происходило тогда в Монреале, похоже, ничего не знает, поскольку пишет: «…в [городе]… царила атмосфера этнической терпимости, так что и евреи, и представители других национальных меньшинств чувствовали себя там, как дома».
В ответ на остракизм со стороны привилегированного белого сословия и франкоязычной части общества, на изгнание из престижных клубов деловой элиты («Маунт-Ройял», «Маунт-Стивен», «Сен-Дени») Сэм превратил себя в пародию на шотландского лэрда. Эта вдохновенная бессарабская деревенщина, это дитя из дерновой лачуги в прериях решило, что его истинная родина не земли за чертой оседлости, а Шотландское нагорье. Взамен Стены Плача — Каллоден; и, разумеется, романы сэра Вальтера Скотта, которые больше коррелируют с его происхождением, нежели рассказы Шолома-Алейхема. Возвращаясь домой из Лондона или Шотландии, куда он ездил в надежде втереться в общество ликеро-водочных баронов, сквернослов и донельзя простецкий парень Сэм взял моду кстати и некстати украшать речь изысканными «Неужто?» и «Прошу покорно!». В фамильном особняке на Бельведер-роуд появились рыцарские латы. Семейного шофера переодели в темно-синюю униформу — двубортный пиджак, бриджи и сапоги. Дворецкий Йенсен был из ветеранов датской королевской гвардии. Бедняга Сэм ел дома непременно в пиджаке и того же требовал от сыновей. Штаб-квартира «Дистиллерз корпорейшн», которую он выстроил себе на Пиль-стрит, напротив некогда фешенебельного отеля «Маунт-Рояль», представляла собой уменьшенную копию шотландского замка XVI века, с бойницами, башенками и зубчатыми подъемными решетками. Профессор Маррус только и отваживается, что привести отзыв одного «недружелюбного критика» (не назвав его по имени) о виде сего сооружения: «…помесь тюдоровского стиля и готики в их худших проявлениях плюс ранний Диснейленд». Из примечаний к этой главе «Мистера Сэма», однако, выясняется, что «недружелюбный критик» есть не кто иной, как Теренс Робертсон, автор отвергнутой Бронфманом биографии, из которой Маррус позаимствовал еще примерно две дюжины живеньких цитат.