В этом мире подлунном...
Шрифт:
Напудренное лицо Хатли-бегим стало белей полотна, насурьмленные глаза гневно блеснули:
— Вы не узнали меня, сучьи отродья, или ослепли?
— Узнали, великодушная бегим, узнали, однако… не разрешено, благодетельница! — сказал один слуга.
— Так зайди и доложи!
— И это нам не разрешено, — сказал другой.
— Кто там в опочивальне?.. Сейчас же кто-нибудь идите и скажите: пришла Хатли-бегим проведать повелителя. Ну идите же, сучьи отродья!
Молодой сарайбон-дворецкий, побледнев, отстранил слуг и вошел внутрь спальни. А Хатли-бегим резко повернулась
Али Гариб встал и, пятясь к резной двери, оставил приемную. Напротив через коридор была маленькая комнатка, куда они и зашли. Плотно закрыв за собой дверь, Хатли-бегим гневно уставилась на Абу Гариба:
— В этом дворце… в этом государстве… что творится, что происходит, господин великий визирь?
— Ваш покорный слуга пребывает тоже в полном недоумении, госпожа моя.
— В недоумении? Во всем виноват, глава всех бед, а теперь недоумеваете, визирь?.. Кто в опочивальне султана?
— Знакомый вам Абул Хасанак.
— А, этот… красавчик. Еще кто?
— Еще великий исцелитель… господин Ибн Сина.
— Господин Ибн Сина или… выдающий себя за Ибн Сину? Кто ввел в заблуждение покровителя правоверных?
— О великодушная госпожа! — чуть ли не простонал Али Гариб. — Прежде всего… установим, что благодаря милости создателя, а также искусству врачевателя от нашего повелителя отошла напасть, состояние здоровья покровителя правоверных, слава аллаху, стало хорошим!
— Но если все хорошо, почему эти ублюдки преградили мне дорогу? Или Хатли-бегим и султан Махмуд явились на свет не из одной и той же утробы? Или я, Хатли-бегим, не дочь эмира Сабуктегина?
— Госпожа! Великодушная!..
— «Великодушная»! — передразнила визиря Хатли-бегим. — Если тот лекарь настоящий, всем известный, всеми прославленный Ибн Сина, зачем вы тогда скрываете его от людских взоров?
— Госпожа моя…
— Зачем вы его прячете от мавляны Бируни? Или вы не знаете о дружбе этих двух ученых мужей?
— Бог мне свидетель! О смерти ведаю… — Главный визирь поднял глаза-бусинки к отверстию в потолке. — Да, да, скорей о собственной смерти ведаю, а о чем вы, госпожа, говорите, знать не знаю.
— Где Маликул шараб?
— Маликул шараб? — Главный визирь не успел сообразить, как ответить: на пороге появился бледный дворецкий.
— Простите, великодушная госпожа, но войти к повелителю… не разрешили!
Хатли-бегим покачнулась, схватилась за высокую спинку стула. Властная, своенравная, слышала она когда-нибудь в жизни отказ на свою просьбу или приказ? Длинные смуглые пальцы с накрашенными хной ногтями впились в спинку: тонкие губы женщины зазмеились скрытой яростью:
— Кто так сказал тебе, сарайбон? Лекарь или красавчик визирь?..
— И тот, и другой, госпожа! И визирь, и великий исцелитель господин Ибн Сина. И сам повелитель тоже… не захотел видеться…
— Лжешь, привратник! Продался моим недругам! Сгинь с моих глаз! — Хатли-бегим резко отвернулась от дворецкого: тяжелые бусы, жемчужные ожерелья, золотые серьги с сапфиром громко при этом звякнули, зазвенели на всю комнату. — Господин главный визирь! — Хатли-бегим сумела сдержаться, перейти на холодно-спокойный тон. — Да будет здоровым покровитель правоверных! Да будет милостив к нему аллах… Тогда и вам, визирям, будет спокойно. Но знай, если произойдет с моим братом какое-нибудь несчастье, если из-за ваших подлых хитростей и уловок…
— О наша великодушная госпожа! — взмолился Али Гариб, высоко воздел руки, опустился на колени перед разъяренной женщиной. — Ваш гнев пугает меня, преданного раба вашего! Сам аллах послал нам ангела-избавителя, а вы его называете лжецом. А меня — верного слугу повелителя — подозреваете в уловках… В чем моя вина? В том, что я, взбудоражив все и вся, слал одного гонца за другим и наконец нашел-таки этого врачевателя?
Хатли-бегим собралась уходить. Сурово сдвинув бро ви, сказала напоследок:
— Если эти слова твои правдивы… поцелуй святую книгу. — И, сообразив, что в комнатке нет Корана, добавила: — Поцелуешь Коран… а сейчас поклянись именем аллаха, что нет в твоих словах лжи.
Али Гариб облегченно передохнул:
— О всемогущий аллах! О творец! Клянусь именем твоим…
— Подожди, — прервала Хатли-бегим, — завтра во дворец я пришлю мавляну Бируни. Он побеседует с твоим знаменитым исцелителем…
Хатли-бегим оставила главного визиря коленопреклоненным. Не сразу нашел он в себе силы, чтобы подняться.
Да, он знал, что эта властная, с мужской хваткой женщина не жаловала его: он знал также, что ее единственной целью теперь было возвести на престол вместо брата любимого племянника — эмира Масуда. Эту высокомерную госпожу — еще бы, единственная дочь эмира Сабуктегина, да простит господь его грехи! — единственную сестру могущественного султана, сестру, некогда близкую его душе, сжигала страсть совать нос во все дела, дворцовые и государственные: осведомителей, преданных ей псов-сторонников, таких, как глава дивана Абу Наср Мишкан, было множество — среди военачальников и столпов государства, среди челяди поменьше рангом. Главный визирь знал все это, очень хорошо знал. Но в такой ярости видел ее, пожалуй, впервые! Подумать только — хочет послать сюда мавляну Бируни! Ах ты, накрашенная уродина!
Что-то было, что-то есть между этой женщиной, теперь-то уродиной, и нечестивцем Бируни, какая-то тайна сокровенная. Стоит только гордецу ученому попасть в трудное положение, колдунья тут как тут, берет его под свое покровительство. Вот и недавно этот нечестивый мавляна брошен был — гневом султана — не куда-нибудь, а в «крепость гнева», самое страшное из подземелий Газны, но и оттуда коварная баба высвободила его. Высвободила и, как стало известно, в сопровождении мушрифа собственного послала встретить «великого исцелителя»… Она и другого возмутителя спокойствия, Маликула шараба, смогла увести от заслуженного наказания. Пустила в ход юркого Абу Насра Мишкана, прозванного во дворце «хитрой мышью». Слава аллаху, доносчики главного визиря оказались проворнее, чем доносчики колдуньи. Ее удар мы упредили. Всех, кто мог бы доказать, что в Газну прибыл лже-Ибн Сина, — всех их снова бросили в тюрьму. Остался один-единственный, кто знает правду. Это и есть вероотступник Бируни.