В глубинах космоса

Степанкин Владислав

— Мы на Дарготе. Идем в наши апартаменты, — Питлби изогнул бровь, взглянув на Вацлава. — Это будет нелегкий путь. Начнется он с того, что ты раб, готовый к продаже.

Стоило ему закончить, как на запястьях Флёна щелкнули кандалы. Цепь тянулась от руки до руки и до шеи. Ноги остались свободны, но Флён сразу догадался, что он отмечен маячком. Выхода теперь не оставалось.

Шлюзовые ворота раскрылись, представляя недлинный коридор, а в конце виднелась камера постпроверки. Мужчину подтолкнули в спину, каждый шаг давался ему с трудом. Внутри поселился даже не холод, а смятение,

и стойкое желание провалиться сквозь землю горело в голове. Ранее, когда Вацлав слышал эту фразу, то даже не представлял, что будет чувствовать нечто подобное. Ватные ноги отказывались слушаться, и некогда капитан едва сдерживал себя. Еще немного и он начал бы молить о пощаде, или же кричать другую несуразицу, лишь бы его уберегли от такой участи.

В голове стали появляться различные картины его рабства. Настолько отчетливые, что повисли перед глазами.

— Это неправильно, — не выдержал Вацлав. Слова вырвались сами собой. Он обязан был что-то сказать, иначе бы его разорвало изнутри. Флён ненавидел себя, что просто не мог упасть в обморок. Пропустить все это. И все же приходилось проходить через разворачивающиеся ужасы. — Капитан же хотела…

— Да брось, — хлопнул его по плечу сопровождающий. — Думаешь, капитан бы сказала тебе все прямо? Не переживай. Еще не все так плохо. Может быть, попадешь к хорошему хозяину, и дальнейшая жизнь будет не так плоха.

Алан же продолжал идти впереди, не обращая на болтовню внимания.

Вацлав не знал, что и думать. Неужели все это правда? Почему тогда весь корабль, вместе с беженцами, не взяли в рабство? Какой прок с него одного. Если только…

— Проклятье, — выдохнул мужчина, когда они остановились в камере.

Неужели его заказали, и решили вот так отомстить? Флён попытался перебрать в голове, кому он мог перейти дорогу. Только ДюГанд мог провернуть такую операцию, но, опять же, почему только один человек?

Сопровождающие общались с охраной, находящейся по другую сторону от толстого стекла.

— …Рабство у нас запрещено, сами знаете, — раздался голос фараона из динамиков.

Питлби оставался немногословен. Он прижал настоящий лист, исписанный рукописным текстом и заверенный круглой печатью, к стеклу, на уровне глаз. Человек на той стороне понимающе покивал и, пожав плечами, дал троице «зеленый свет».

Дальнейший путь прошел как в тумане. Единственное, что помнил Вацлав, это постоянные коридоры, затхлый воздух и погружение все ниже и ниже. Будь он в куда благоприятной ситуации, то изучал бы все с удовольствием, хотя здесь и нечем было любоваться.

Они проходили районы, больше похожие на коробки немыслимых размеров, кишащие жизнью от пола до самого потолка. На дне копошились люди, занимаясь своей рутиной. А на самом верху общественный транспорт вывозил желающих в другие места этой планеты. За многометровыми стенами находился другой подобный район. Может быть, иных размеров или форм. И сверху, и снизу, и во все стороны — везде там было продолжение безграничного города.

Как правило, простым обывателям не требовалось куда-то перемещаться. Порой у них не было на это средств или разрешений. Самые амбициозные мечтали

покинуть это место. Оптимисты хотели переехать на уровень выше, ведь чем ближе к поверхности, тем лучше условия для жизни. Это было непросто, и чаще они добивались своей цели всю жизнь. Поднимаясь наверх или, что хуже, падали на дно. На Дарготе нет ничего страшнее падения.

И вот он был здесь. Когда Вацлав пришел в себя, то видел как немытые тела проходили мимо, со скучающим видом бросая на него взгляд. Чуть впереди шла целая вереница подобных рыжему человеку неудачников, скованных одной цепью. Стоило оказаться рядом, как можно было разглядеть в них такую же потерянность. От мала до велика — они не хотели свыкнуться с мыслью об их положении.

Откуда они были? Какой жизнью жили? Каковы были их обычаи? — такие вопросы мелькнули в голове Вацлава, пока не опомнился, и не нашел себя вновь среди них. Ему хотелось думать на отвлеченные темы, но осознанность происходящего накатывала сильнее и сильнее, разбивая те крупицы мыслей, что удавалось собрать в единый кусок.

На плечо начало капать что-то горячее. Парень резко вскинул голову вверх и увидел проезжающий по рельсам вагон. Черная жижа капала с него, орошая всех внизу.

— Заводите их в хату, развезем уже завтра, — удалось выхватить слова надзирателей из общего гомона.

Под «хатой» подразумевалась совсем небольшая комната, усыпанная соломой. Деревянный пол под ногами застонал, а в некоторых местах уж начал проседать. В углу была вырублена дыра под местный туалет. Воняло испражнениями, а мухи раздражающе гудели вокруг.

Вацлав нашел себе место у стены, рядом с решеткой. Он не замечал, что давно грыз ногти, и уже причинял сам себе боль.

— Первые дни всегда тяжело, — мужчина рядом обратил на него внимание. Его лицо уже заросло нечесаной бородой, практически полностью покрытой сединой. — Кто ты? — голос незнакомца звучал с хрипотцой. Создавалось даже впечатление, что он говорил через силу.

— Наверное, лучше, кем был? — невесело усмехнулся его сосед.

— Может быть, и лучше. Итак, так кем ты был? — не унимался собеседник.

— Капитаном корабля, — пожал плечами Флён. Его не слишком тянуло на болтовню с остальными.

— Мда? — мужчина вопросительно изогнул бровь. — На вояку ты непохож.

— Да, — Флён натянуто улыбнулся. — Это так.

— А-а, так ты из этих ни то гражданский, ни то военный. Некоторые зовут таких наемниками. Видимо, ты кому-то перешел дорогу, вот и очутился здесь.

— Ну, а Вы?

— Ну, а я обычный пилот баржи.

Вацлав не спешил отвечать, совсем не понимая, к чему этот разговор.

— Первые дни всегда тяжело, — вновь повторил мужчина. — Потом привыкаешь. Но ты, как я вижу, привыкать к этому не намерен, не так ли?

Узник поморщился.

— К чему все это?

— Нам надо бежать, — прошептал незнакомец.

Конечно, о подобном Вацлав не переставал раздумывать. Даже несмотря на безвыходность положения, он думал над собственным спасением. Но мысли оставались мыслями, не имеющими под собой никакого основания. А теперь о побеге говорил неизвестный ему человек.