В горах пощады нет
Шрифт:
Бурлаков строго и недоуменно посмотрел по сторонам, взглядом показывая, что излишнее любопытство в армии наказуемо. Офицеры разошлись по сторонам, словно выслушали приказ, пусть и отданный только взглядом. Суровый нрав начальника штаба бригады они все знали, а многие служили под его началом в пору, когда Бурлаков батальоном командовал.
– Докладывай… – сказал Бурлаков ожидающему капитану.
– Передовой дозор, товарищ подполковник, на человека нарвался. Нашел то есть человека… Стон со стороны услышали, свернули и нашли… В кустах лежал, связанный: и руки, и ноги, чтоб ни встать, ни пойти не смог. Места здесь безлюдные, связанного найти, кроме нас, было некому. Значит, на погибель бросили… И избит он основательно… Лицо – кровавая маска… Дышать больно… Похоже, ребра сломаны…
– Кто такой?
– Местный житель.
– Понятно, – согласно кивнул подполковник. – Действуй сам, но мне докладывай. Людям разреши пока отдыхать.
– Привал! – негромко объявил Максимов.
Долгожданное слово быстрым шелестом облетело всю колонну.
На привал устраивались кто где шел или стоял. Усталость все же чувствовалась, несмотря на тренированность роты. Но даже олимпийские чемпионы устают от дистанции, а они тренируются едва ли меньше солдат. Да и чемпионы принадлежат к когорте избранных. Солдаты же собираются из простых ребят, ну, может быть, чуть-чуть со специфическим отбором. Подполковник Бурлаков сам несколько раз выезжал в военкоматы, чтобы набирать призывников. На местах, где готовились команды для спецназа ГРУ, почему-то всегда старались подсунуть спортсменов, представляющих виды силовых единоборств. В военкоматах о спецназе ГРУ впечатление всегда складывалось неправильное. Это все благодаря глупым сериалам, что по телевидению показывают. А в самом спецназе обычно старались взять тоже спортсменов, но представляющих те виды спорта, где главное – характер и выносливость, умение заставлять себя идти по дистанции, перешагивая через собственное занудливое «не могу». Лучше всего для такой роли подходили лыжники и биатлонисты, ориентировщики и легкоатлеты-стайеры. А потом уже, во время службы, им прививались и навыки рукопашного боя. Причем прививались настолько жестко, что ни один другой спецназ – ни внутренних войск, ни десантуры – к такой методике обучения прибегать не рисковал. Начиная с определенного этапа, когда бывают освоены азы, все занятия проводились только в полный контакт. И это давало плоды гораздо более успешные, чем другие методы. Но терпеть повышенные нагрузки, как и боль, солдаты умели все без исключения. И сейчас они терпели. Уставали, но терпели и шли… И готовы были, как и полагается, в любой момент вступить в бой. И такая подготовка, отличная, например, от подготовки того же спецназа внутренних войск, где боевым единоборствам уделяется чуть ли не больше внимания, чем стрельбе, давала свои плоды, делая спецназ ГРУ самыми боеспособными войсками во всей российской армии…
Подполковник Бурлаков никогда не любил допросов, знал эту свою слабую сторону лучше других и расстраивался, когда ему казалось, будто и другие эту слабость замечают. Тем не менее перебороть себя не мог. Сам не участвовал и смотреть не любил. Но допросы обычно проводились с пленными. И часто бывали достаточно жесткими. Бурлаков всегда чувствовал себя неуютно, когда жесткость проявлялась к человеку, который сам тем же ответить не в состоянии, хотя он понимал прекрасно, что допрос в разведке – атрибут необходимый, если не сказать, что обязательный, и уметь вести его, в том числе и методами психологического, силового и болевого воздействия, обязан каждый офицер спецназа военной разведки. В данном же случае допрашивать предстояло не пленника, а спасенного. И даже, по большому-то счету говоря, не допрашивать, а только расспрашивать, беседовать. И потому Александр Григорьевич, даже с некоторой долей демонстративности, двинулся следом за Максимовым к передовому дозору, чтобы присутствовать при, так сказать, беседе, хотя беседа и должна была проводиться без чаепития. Вместо чаепития было организовано водопитие. Как сразу увидел подполковник, сидящему на земле немолодому чеченцу дали фляжку, и он жадно глотал воду маленькими глоточками и с перерывами. Даже не спрашивая самого пострадавшего, Александр Григорьевич мог бы сказать, что тому досталось несколько ударов в горло. Видимо, есть какие-то повреждения «адамова яблока», и потому каждый глоток страдающему от жажды человеку давался с болью.
Санинструктор только что промыл лицо Джунида Аднанова тампонами, пропитанными хлоргексидином. Окровавленные тампоны лежали здесь же, рядом. Но теперь, после промывки, стали хорошо видны три рваные раны на лице. Была рассечена бровь, сильно – от удара, может быть, ногой – рассечена скула, и небольшое рассечение присутствовало на середине лба. Само лицо было опухшим, но не несло синяков, как обычно бывает при избиении. Свежесть ранений определить было трудно, поскольку при промывке их смылась и легкая короста. Но раны не кровоточили, значит, не нанесены совсем недавно.
– Тебя когда бьют, у тебя синяки остаются? – тихо спросил подполковник капитана Максимова вроде бы ничего не значащим голосом.
Тот понял сразу.
– Я обычно не даю себя бить… Думаете, товарищ подполковник, «подстава»?
– У меня нет оснований так думать, но отсутствие синяков меня смущает. Боюсь, здесь что-то не так, как он рассказывает. Присмотрись внимательно и каждому слову не верь… Но, в общем, я пока возможности «подставы» не вижу… Я пока запрошу на него данные.
От присутствия при беседе пришлось отказаться и возвращаться в общую колонну, где вместе с офицерами штаба шел и радист отряда младший сержант Акинфиев.
– Сколько у нас до сеанса?
– Час двадцать три минуты, товарищ подполковник, – точно ответил младший сержант.
Сеанс планировался заранее, и для его проведения необходимо было, чтобы противоположная сторона вышла в эфир одновременно. Время сеанса подполковник Бурлаков назначил сам еще при первичной разработке маршрута.
– Вариант экстренной связи…
– Предусмотрен только после предупреждения телефонным звонком…
– Так мне проще по телефону поговорить, – проворчал Александр Григорьевич, хотя ворчать следовало бы на себя, и отошел в сторону.
У связистов свои правила, распоряжаться которыми он не мог. Но трубка сотовой связи давно уже заменяла в войсках радиосвязь и, как поговаривали, вскоре обещала заменить полностью, когда будут созданы трубки с возможностью шифрования и дешифрования речи, что-то аналогичное телефону ЗАС [18] . И Александр Григорьевич набрал номер командира бригады.
– Товарищ полковник, не побеспокоил?
– Да, Александр Григорьевич, беспокой…
– У нас до сеанса связи еще больше часа. Сейчас передовым дозором обнаружен в кустах связанный и избитый человек. Некто Джунид Аднанов, житель ближнего к нам села, хотя и далекого от нас… Запишите имя…
18
ЗАС – засекречивающая аппаратура связи. Широко распространенный метод засекреченной телеграфной и телефонной связи.
– Я записал. Джунид Аднанов…
– Если можно, срочно «прокатать» его по всем картотекам.
– Что с ним случилось?
– Не отдал дочь замуж за какого-то бандита. Бандиты вошли в село, его увели. Два дня водили с собой, били, потом связали и бросили в кустах умирать. Это по его же собственным словам. Меня смутило то, что после обработки окровавленного лица санинструктором у него не нашлось ни одного синяка. Что-то в этом деле не так, но не можем сами разобраться. Похищение обязательно должно пройти по милицейским сводкам из Чечни. Поручите кому-нибудь…
– Узнаем. Как график?
– Был запас двадцать восемь минут. Сейчас его съедаем…
– Еще вопросы…
– Новости о Тамарове…
– Идет по маршруту… Бросил бронетранспортер. Грузинский подполковник с ним, несмотря на сломанную ногу. Больше ничего. Ты теперь к нему ближе…
– Тогда у меня все.
– Я наведу справки и прикажу срочно передать тебе данные. Или даже сам позвоню. Жди…
Капитан Максимов выглядел задумчивым.
– Что там твой спасенец?