В горах Сихотэ-Алиня

Арсеньев Владимир Клавдиевич

Орочи вытащили лодку подальше на берег; из весел и жердей они сделали остов двускатной палатки и покрыли его парусами. Мокрый плавник горел плохо и сильно дымил. Собаки забились под лодку и, свернувшись, старались согреть себя дыханием. В такую погоду ночь кажется темнее, дождь сильнее и шум прибоя еще более грозным.

Во вторую половину ночи ветер стал немного стихать, но дождь пошел с удвоенной силой. Сквозь сон я слышал, как он барабанил в туго натянутые полотнища палаток. Орочи не спали и все время по очереди подкладывали дрова в костер.

На другой день дождь перестал, но опять задул свежий ветер. По морю снова заходили беляки.

На грех мы забыли в концессии походную аптеку и весь формалин, столь необходимый для зоологических сборов. Что делать? Выручить нас взялся Карпушка. Невзирая на непогоду, он решил

отправиться в гавань морем на лодке. Два ороча, которых он пригласил с собою, тотчас стали собираться. Вместе с ними поехал и Вихров.

Меня беспокоил вопрос, как они отойдут от берега во время столь сильного прибоя. Прежде всего Карпушка велел орочам принести десяток крупных камней, но не окатанных, а угловатых, а сам принялся собирать плавник и очищать его топором от сучков. Когда все было готово, он стал укладывать камни на дно лодки возможно плотнее. Потом он разложил на берегу плавник, посадил гребцов на свои места, а сам остался на берегу. Выждав момент, когда самый большой вал с грохотом обрушился на намывную полосу прибоя, и вслед за тем наступило короткое затишье, он сразу ослабил канат. Вследствие своей тяжести лодка быстро покатилась по валькам к воде. В момент, когда она готова была совсем отделиться от берега, он уперся веслом в песок и прыгнул на ее корму. Но в это время нашла вторая большая волна. Лодка взметнулась носом кверху и приняла положение более чем на сорок пять градусов. Ничего! Руль был в опытных руках! Несмотря на сильный толчок, Карпушка удержался на ногах. Ветер трепал его длинные волосы, брызги и пена слепили ему глаза, а он как будто не замечал их. Опять нос лодки поднялся кверху, потом поднялась корма. Фигура Карпушки то появлялась на гребнях волн, то совсем скрывалась в воде. Он махнул нам рукой и что-то стал говорить гребцам. Один из орочей начал выбрасывать из лодки камни, а другой налаживать парус. Лодка стала быстро удаляться. Мы долго следили за ней глазами. Минут через пять она сделалась едва заметной точкой и затем совсем пропала в волнах.

Накрапывающий дождь заставил меня вернуться в палатку. К вечеру опять разыгралась буря. Опять пошел сильный дождь. Успел ли Карпушка обогнуть Маячный мыс? Море бушевало всю ночь…

Дня через два орочи вернулись благополучно и привезли аптеку, свежего хлеба и целый ящик с овощами. 20 сентября мы распрощались с рекой Мафаца и, пользуясь легким попутным ветром, направились к бухте Андрея, в которую впадает река Копи.

От устья реки Мафаца берег делает поворот к юго-востоку и тянется в этом направлении до мыса Песчаного. На этом протяжении массивно-кристаллические породы уступают туфам. Слои их большей частью лежат горизонтально и только местами делают небольшие уклоны в ту и другую сторону. Они резко окрашены и хорошо видны, в особенности если немного отойти от берега. На половине пути между Императорской гаванью и озером Гыджу выделяется гора Охровая, также состоящая из гранита.

Несмотря на прочность пород, составляющих этот берег, он все-таки разрушается, о чем свидетельствуют береговые ворота недавнего образования. Их трое: двое — близ реки Мафаца и третьи — недалеко от горы Охровой.

Около реки Гыджу было много птиц. Шла рыба. Большие морские чайки и тихоокеанские клуши стаями сопровождали ее. Они поднимались все разом с криками, кружились некоторое время в воздухе, потом опять опускались на воду и то и дело перелетали друг через друга. Их было так много, что поверхность моря казалась запорошенной снегом. Чайки — удивительно стройные птицы. С изумительной легкостью они садятся на воду и так же легко поднимаются на воздух. Они превосходно летают и, подобно хищникам, могут парить, не производя движений крыльями. Они плавают кокетливо и мелко сидят на воде, чуть только брюшком касаясь поверхности моря, и не менее они изящны, когда на своих стройных ножках стоят на камнях и равнодушно поглядывают на проходящие мимо лодки.

Какой-то большой ястреб гнался за одной из чаек. Как только она садилась на воду, он не трогал ее и начинал парить, но лишь только чайка поднималась на воздух, он опять бросался вслед за нею. Тогда чайка опять опускалась на воду, и ястреб снова принимался описывать круги. Почему он не трогал ее, когда она сидела на воде, и, наконец, почему все прочие чайки не выражали испуга? Очевидно пернатый хищник боялся воды, но тогда почему он преследовал только одну чайку, тогда как другие свободно перелетали по воздуху, не обращая на него никакого внимания?

Мартыны-рыболовы держались несколько поодаль. Они сидели спокойно и, по-видимому, мало интересовались рыбой. Мартын кажется птицей средней величины, и только когда убьешь его и возьмешь в руки, то поражаешься его размерам.

Среди чаек я заметил и буревестников. С удивительной легкостью они держались в воздухе и при полетах постоянно поворачивали свои красивые головы то в одну, то в другую сторону. Для этих длиннокрылых, казалось, и встречный ветер не мог явиться помехой. Буревестников что-то влекло к югу. В течение целого дня летели только в одном этом направлении, и не было ни одного, который шел бы им навстречу.

После полудня ветер переменился и задул нам навстречу. Он стал крепчать и развил большую волну. Тогда мы подошли к берегу и высадились около речки Гыджу.

Непогода вынудила нас продневать еще один день. Во время солнечного заката Карпушка взобрался на прибрежные утесы и долго смотрел на горизонт и небо. Когда совсем стемнело, он вернулся назад и сказал, что завтра с рассветом можно будет ехать дальше, а поэтому надо раньше ложиться спать. После ужина я лег на козью шкурку, заменявшую мне постель, и прикрылся одеялом. Снаружи доносился неумолчно ритмический шум прибоя; слышно было, как горели дрова в костре. Карпушка рассказывал о землетрясении, которое произошло три года назад. Оно ощущалось и на реке Тумнине, и в Императорской гавани, и на реке Копи. Сначала послышался подземный гул, потом закачалась земля так, что вода расплескалась из котлов. Во многих местах на берегу моря произошли обвалы. Потом он еще рассказывал что-то интересное, но я не мог преодолеть свой сон. Глаза закрывались сами собой. Храп моего соседа заразительно повлиял и на других людей. Через несколько минут на биваке водворилась тишина, собаки тоже уснули, костры угасли совсем…

На другой день Карпушка, действительно, разбудил нас очень рано. Еще не рассветало, но уже по звездам было видно, что солнце приближается к горизонту. За ночь море заметно успокоилось. Волны ласково всплескивались на камни и почти бесшумно скатывались назад.

После чая мои спутники проворно стали укладывать лодки и охотно взялись за весла, а я плотнее завернулся в одеяло и стал наблюдать, как просыпается жизнь на море.

Справа от лодок был высокий скалистый берег, состоящий все из тех же цветных туфов и лав, а слева — сонный океан. Он дышал могучей грудью и на мертвой зыби легонько подымал и опускал наши лодки. Около реки Гыджу пласты туфов приняли наклонное положение. С некоторого отдаления можно проследить синклинали и ясно представить себе воздушные седла антиклиналей. Огибая мыс Чумаки, наша лодка подошла ближе к берегу. Теперь можно было рассмотреть и детали. Под влиянием атмосферных явлений в песчанике образовалось множество глубоких каверн, разделенных тонкими перегородками. В них ютились морские птицы, преимущественно чистики и топорки. Ниже произошли разрушения другого порядка. Волны выбили в горной породе нечто вроде пещеры и исполиновых котлов. Вода сгладила острые грани камней и придала им разные причудливые очертания, давшие столь богатый материал фантазии туземцев.

После мыса Чумаки прибрежные сопки принимают характер широких и пологих увалов, состоящих из кварцевого порфира.

Я хотел сфотографировать берег и велел вынуть весла из воды. Минут десять я провозился, пока наладил аппарат. Несмотря на то, что мы не гребли, лодки наши продолжали двигаться вдоль берега. Нас несло течением. Было ли оно ветвью общего кругового течения в Японском море или следствием муссона, нагонявшего морскую воду в бухты, откуда она направлялась на юг вдоль берега моря, я так и не понял.

После полудня мы достигли бухты Иннокентия и сделали в ней большой привал. При высадке на берег Вихров нашел протомоллюска. Он имел вид как бы половинки удлиненно-овального плода величиной в детскую руку. Карпушка назвал его «Помо» и сказал, что его можно есть сырым. Вслед за тем он вырезал ножом брюхо-ногу хитона, имеющую вид розовато-белого длинного тельца, и с аппетитом стал ее жевать. Спинка животного состоит из нескольких плоских косточек, надвигающихся одна на другую и сверху прикрытых шершавой кожицей. По словам нашего проводника, эти косточки очень остры и ими очень легко порезать руку, в чем я имел случай тут же лично на себе убедиться.