В городе Ю. (Повести и рассказы)
Шрифт:
— Слушай меня внимательно и запоминай: никогда, нигде и ни за что ничего не делай! Так будет значительно легче и тебе и мне!
— Вот это мне нравится! — Она радостно подскочила.
Быстро же улетучилось ее расстройство!
Но главные неприятности этого дня, оказывается, были впереди. Часа примерно в три раздался звонок. В дверях стоял хмурый человек с мешком.
— О! Приехали наконец-то,— проговорил он.— А то мы дверь у вас хотели ломать.
— Зачем же дверь-то ломать? — растерялся я.
— Сейчас увидите! — ответил
— В чем, собственно, дело? — дрожащим голосом произнес я.
— Вовремя надо платить! — ответил он и хлопнул дверью.
Я посмотрел на моих домочадцев.
— Наверное, это из-за того счета,— очаровательно смутившись, проговорила жена.
— Какого того?
— Вот,— потупясь, она протянула мятый листок.
— Симферополь? Это зачем?
— Это я Дийке звонила. Они тогда с Лешкой поругались, и она к матери уехала. Могу я поддержать свою подругу? — нахально пытаясь перейти в наступление, сказала жена.
— Да… но не за пятнадцать же рублей!
— Это я согласна,— кивнула она.
— И это ведь в марте еще было, чего ж ты раньше-то не сказала?
— Я боялась, ты ругаться будешь,— потупилась она.
— Да? А теперь не боишься? Странно.
— Боюсь.
— Но ведь, наверное, и повторные напоминания присылали?
— Присылали. А я их прятала,— с некоторым упрямством, упрямством отчаяния, повторила она.
— Ну, и чего ты добилась? — я кивнул на то место, где была раньше телефонная розетка.
— Добилась! — повторила она.
Я махнул рукой.
— Так что же теперь делать? — через некоторое время спросил я.
— Надо на телефонную станцию обратиться,— рассудительно сказала дочка.
— Ну, и кто пойдет? — Я посмотрел на жену.
О! Трет уже кулачками под глазками! Надо же, как трогательно! Картина Пикассо «Любительница абсурда».
— Мне, видимо, выпадет это счастье?
— А хочешь, мы тебя проводим? — сразу же развеселившись, проговорила жена.
Вместе с собачкой они отправились провожать меня до автобуса. Солнце сверкало в лужах, глаза от блеска и ветра слезились.
— Кто последний? — входя на телефонный узел, задал я привычный вопрос.
— Я! — кокетливо поворачиваясь, ответила старушка в панамке и, обратившись к своей собеседнице, продолжала: — Нет, телефон у нас есть. Ни одного дня без телефона я не жила! И до войны, когда мы у отца жили, он концертмейстером был Мариинского театра, имелся у нас телефон, и после того, как он скончался, телефон остался. В блокаду, правда, ненадолго отключили, но после снятия ее сразу же восстановили. Только я заявление подала, буквально в тот же день поставили телефон.— Она произнесла «тэлефон».
«Чего же она делает тут, если телефон есть у нее?» — отвлекшись от своих тяжких мыслей, подумал я.
— Правда, четыре года назад, когда мы от коммунальной квартиры отгородились, телефон в той половине
«Ясно,— вдруг понял я.— Просто надыбала старушка место, где она счастливей, удачливей других, и хвастается. Все правильно!»
— Ладно,— повернулся к ней,— так уж и быть, давайте ваш телефон.
— В каком смысле? — надменно проговорила она.
— Ну, в смысле — номер ваш. А то телефон-то у вас есть, да никто, видимо, вам не звонит?
— Ну, почему же? То брат, то племянник!
— Ну, тогда хорошо.
Все остальные в очереди молча сидят, с нетерпением глядя на дверь в кабинет. Надеются, что с катушкой оттуда выскочат, помчатся, на ходу разматывая телефонный шнур. Но получается, скорее, наоборот. Красные выходят оттуда, расстроенные, бумаги свои, на которые такие надежды возлагали, в портфель обратно суют, не попадают.
Скоро и мне. Мандраж некоторый бьет, не скрою. Это когда-то я считал, что все на свете могу. А теперь… кислота жизни всех разъедает. Жи-зень!
— Нет,— снова старушкин голос прорезался,— я без телефона ни одного дня не жила!
Молодец!
Лампочка загорелась над кабинетом. Я пошел.
Чего только я не делал перед тем начальником! И бумаги предъявлял, что я являюсь несусветным гением и красавцем, и генеалогическим деревом своим тряс, и чуть не плясал!
— Ничего не могу поделать,— только повторял он,— такое положение: через неделю после последнего уведомления телефон отключается.
— Ничего, значит?
— Я уже говорил.
И кнопку нажал.
— Сейчас как дам по лбу! — трясясь от ярости, выговорил я.
В коридоре, как и все, я пытался засунуть свои бумаги в портфель.
За что я ненавижу свою жену — за то, что она меня все время в ситуации такие толкает, где я так остро несостоятельность свою чувствую! И главное, чувство это останется на всю жизнь, на другие мои дела распространится! Вот так.
Вернулся домой, стал из кувшинчика цветы поливать. Даже такие вещи, про которые принято говорить: «Да это так, жена балуется»,— и те целиком на мне!
— Какие у тебя дальнейшие планы? — спрашивает жена.
— Побриться,— отвечаю,— постричься, сфотографироваться и удавиться!
О-о! Заморгала уже…
— А белье кто в прачечную отнесет?
— Никто!
И все! Кулачками глазенки свои трет. Поглядел я на крохотные ее кулачки с синенькими прожилками и вдруг подумал: «А ведь загонит она меня этими вот самыми кулачками в могилу!»
Впервые ясно так это почувствовал!
…В прачечной такая же юркая старушка обнаружилась, как на телефонном узле. Стояла поначалу за мной, потом заметила женщину впереди, к ней перекинулась… Вот чем теперь загружен мой мозг!