В городе Ю. (Повести и рассказы)
Шрифт:
Я не смог тогда сказать, как называется это чувство… Потом мог его назвать, но самого чувства уже не было.
Я долго жил, уверенно считая кольцо автобуса концом света, и лишь совсем недавно беспокойство снова посетило меня.
Может, это было влияние кометы, приближающейся к нам?
— Ухожу! — сразу сказал я жене, вернувшись домой.
— Куда?
— В бесконечность!
— Что, новый пивной бар?
— Нет. В первозданном смысле.
— Да брось ты! — ласково сказала жена.— Вечером ребята придут. Посидим.
Вот этого я как раз и не хотел!
— Ну, об экологии поговорим! — идя на крайнюю уступку, сказала она.
— Ну хорошо… тогда я завтра пойду!
— Завтра сложнее,— озабоченно заговорила она.— Завтра Марфа Даниловна обещала зайти.
И вот так всегда! Вместо кометы имеем уже Марфу Даниловну. И так любая резкая идея обволакивается, усыпляется, подменивается!
— А что тебя конкретно там интересует? — поглядев на меня, спросила жена.
— Комета.
— Какая комета? — строго вдруг спросила она (словно некоторые из комет известны ей своей легкомысленностью).
— Когоутека.
— Кого-кого?
— Когоутека!
— Ах, Когоутека! — с облегчением сказала жена, как будто это в корне меняло все дело.— Так вот же она!
Она бросила мне журнал. Но никакой кометы там, естественно, не было. Была клякса, вернее, отсутствие кляксы — типографской краски на темном фоне.
Нет, в этот раз я на эту подмену не соглашусь. Я уже имел вместо вихря — одноименный пылесос, а вместо галактики — одноименную соковыжималку.
— Все! — сказал я себе.— Сейчас или никогда!
— Тебе бы лишь из дому уйти! — зло проговорила мне вслед жена.
Я выскочил на улицу, впрыгнул в автобус. Я доехал до конца, посмотрел: никакой бездны наверху не было, все забивал свет согнутых фонарей.
Я сел в загородный автобус и вышел возле одинокой будки, стоявшей на краю огромного темного поля.
Я долго хлюпал по грязи и воде и, только войдя в полную темноту, поднял голову.
О-о-о-о! Вот это другое дело!
…Но где ж комета? Я долго искал ее среди бесчисленных звездочек и вдруг увидел ее в самом низу, у горизонта,— тусклая звездочка с летящим от нее маленьким лучиком… Во-от! Я пристально смотрел на нее, и мне показалось, что она движется — лучик чуть-чуть развернулся. Потом я заметил, что лучик еще вырос. Что такое? Об этом ничего не писали! Сердце вдруг запрыгало, как пойманная рыба… Точно! Приближается! Знал бы я, что это так страшно!
И тут, словно вспомнив обо мне, лучик повернулся и стал светить в мою сторону!
Это уже не мерцание — свет! За кочками на пустыре протянулись длинные подвижные тени.
Слепящий шар приближался все быстрее — и вот весь мокрый пустырь, всегда темный по ночам, осветился ярким мертвенным светом!
Быстро стал нарастать страшный грохот. Я почувствовал, что земля подо мной дрогнула. Я сделал шаг, поскользнулся, упал. Земля прыгала подо мною, как живая.
Потом я поднялся и увидел, как
То хохоча, то снова испытывая возвращающиеся приступы ужаса, я приехал домой и лег.
Проснулся я на какой-то длинной веранде. Солнце освещало ее через крайнее оранжевое стеклышко. Я долго лежал неподвижно. Солнце передвинулось, светило через следующее стеклышко — красное, потом через следующее — зеленое… и, быстро миновав все стекла террасы, скрылось за дощатой стеной. И почти сразу же показалось в начале, снова светило сквозь оранжевое стеклышко, потом через красное… Прошло через все стеклышки еще быстрее и почти сразу же засверкало через первое… Третий круг… Четвертый! Я закричал.
Я заболел. Официально считается, что я простудился, шастая по пустырю. Но на самом-то деле — меня продуло из бездны.
Прошло некоторое время, прежде чем я стал выздоравливать. Ко мне постепенно возвращались слух, зрение, нюх, причем свежие, обостренные, словно бы отдохнувшие и встряхнувшиеся, и сопровождалось это давно забытым блаженством.
Как рыхло, кусками, с клейким прохладным ветерком отпадают кипы страниц в перелистываемой книге.
На дне чистой, вымытой, блестящей чашки свет лежал контуром яблочка.
Я поднялся, вышел в прихожую. В плоском луче солнца пыль закручивалась галактиками. Вот сверкнула муха, как комета. Я закашлялся и увидел, как в пыли проплыло три волны кашля.
Я спустился на улицу. По стене высокого дома медленно ползла тень строительного крана и вдруг, дойдя до конца, быстро скользнула за угол.
Потом я посмотрел вверх — солнце было на месте.
9. Уход
Мы сидели на кухне с женой и дочкой.
— Так ты, значит, Барбосом была? — Жена засмеялась.
— Да,— усмехаясь, ответила дочь.
— А ты в шапке была?
— Конечно!
— А этой… Жужу кто был? — спросил я.
— Светка Ловицкая,— небрежно ответила Даша.
— Ловицкая?
— Ну да. Она полька.
— А она в чем была? — спросила жена.
— Она ни в чем. Только с бантом на шее, и лапы, то есть руки,— усмехнулась дочка,— держала на такой красивой пуховой подушечке. Ей папа такие подушечки из Польши привозит.
— А что он, в Польшу часто ездит? — сразу встрепенулась жена, с упреком поглядев на меня: «Вот видишь!»
— Да нет,— объяснила Даша.— Он вообще в Польше живет. А Светка с мамой здесь.
Мы с женой поглядели друг на друга.
— Может, и мне тоже в Польшу за подушечками? — усмехнулся я.
— Пожалуйста! — обиженно сказала жена.— Можем хоть и вообще развестись! Выменяю я себе комнатку в центре и буду жить припеваючи. Еще умолять меня будешь, чтобы зайти ко мне на чашечку кофе с коньяком.
— В таком разе, я думаю, придется приносить с собой не только коньяк, но и чашечку кофе!