В городе Ю. (Повести и рассказы)
Шрифт:
— Прекратите уханье! — Червяченко говорит.
— Ух ты! — поглядев на него, я не удержался.
— Не успокоились, значит? Пожалуйте на беседу! — Червяченко говорит.
Вышли мы снова в зало.
— Кем работаешь? — глядя на Николая тяжелым взглядом, дежурный спрашивает.
— Аспирант,— Николай отвечает.
— …Не понял! — дежурный говорит.
— Аспирант,— почему-то шепотом Николай произнес.
— Громче говори!
— Слушаюсь! — Николай каблуками прищелкнул.— Аспи-рант, рант, рант, аспи-рант, рант,
— Стоять! — рявкнул дежурный.
Николай, притопнув, окаменел.
— …А ты кто? — Дежурный повернулся ко мне.
— Аспи-рант, рант, рант! — печатая шаг, я пошел.
— Стоять!
Мы рядом с Николаем застыли.
— Червяченко!
— Есть!
— Что — есть?
— Я!
— Отведи их обратно,— видать, не охладились еще.
— Так точно! — Червяченко говорит.— А ну, пошли!
— Аспирант, рант, рант, аспи-рант, рант, рант! — Дошли с Николаем до нашей двери, резко повернулись, зашли.
— Вот — правильно мы себя ведем! — Николаю говорю.— Начальство порядок любит! Чтобы все четко, организованно — как у нас! Ты заметил — когда мы отвечали ему, у него даже слезинка счастья блеснула?
— А точно — слезинка счастья? Может — просто слезинка? — с некоторым сомнением Николай говорит.
— Точно! — говорю.— Я-то уж знаю, как с начальством себя вести! Ты, я думаю, начальника моего знаешь, Шаповалова? Казалось бы, трудный объект. И ничего! Обошел по всем статьям! Шаповалистей самого Шаповалова стал! Теперь меня уже — неофициально, конечно — все Шаповаловым зовут, а самого Шаповалова — почему-то Ушатов,— видимо, по жене. Вот так вот. А ты говоришь!
— Но тем не менее мы почему-то здесь — в тесном, сыром помещении, а начальство — там!
— А давай, раз уж мы здесь, сделаем тут ремонт! Отлично будет! Гляди — и масляной краски две банки, и олифа, и кисти!.. Вперед?
— Вперед!
Развели краску олифой — олифы не жалели, чтобы был блеск, залезли с двух сторон на стремянку и с любимой песней нашей «Ёлы-палы» начали малевать. Потолок чистым маслом обдали, в стены для колера берлинской лазури добавили — красота!
— Мне кажется,— Николай говорит,— что слишком мы радостным это помещение делаем, неверно это — с точки зрения педагогической!
— Зато с малярной верно! — отвечаю ему.
Вдруг — распахивается дверь, на пороге — дежурный и Червяченко.
— Ах, вот вы чего притихли! — дежурный говорит.
— Мы не притихли! — говорю ему.— Мы поем!
— Ну, хорошо, хоть нормальные люди нашлись! — дежурный говорит.— А то маляры эти — как ушли неделю назад, так и сгинули!
— Скоро кончаем уже! — Николай говорит.— Только учтите — в свежеокрашенном помещении, да еще с дверью закрытой, находиться опасно!
— Намек понял! — Дежурный усмехнулся.— Ладно, докрасите — пойдете. А кафе то известно нам своими номерами — с ними разберемся!
— Только учтите — в течение
— Это уж вы учтите! — усмехнувшись, дежурный говорит.
Закончили, выскочили на воздух.
На пыльной вывеске «Следственный отдел» Николай написал пальцем: «Ура!»
Помчались. На замусоренном пустыре валялась пластом собака, словно часть этого мусора, но решила вдруг отделиться — вскочила, резко залаяла, обозначила себя — и снова рухнула.
— Туда-то на машине нас везли — а обратно пешком! — Николай проговорил на ходу.
— А что ты — еще не наездился? — удивился я.
— Вообще-то да! — согласился Николай.
— И-и-и-диные карточки! — пронзительно кричали у метро.
— Эх, жаль, не по карману пока! — вздохнул я.
Мы бежали вдоль больницы. Больной с третьего этажа кричал что-то через газетный рупор своей жене.
Между тем уверенно вечерело.
Радостные, мы ворвались в наше любимое кафе.
— Здравствуйте! Вы нас еще не забыли?
Наступила некоторая пауза.
— Не забыли! — нервно повар ответил.— Но скоро уже закрываемся. Ничего нет. Только макароны с лапшой.
— Отлично! — воскликнул я.— Макарончики с лапшой — любимая моя еда! А если обсыпать еще поверху вермишелкой — полное объедение!
Повар ушел, загремел баками.
— Все съели! — вернувшись, угрюмо сообщил.
— Как же так? — воскликнули мы.— Нас же не было? Кто же съел? Разве кто-нибудь это любит, кроме нас?
Понуро побрели.
— Ну ничего! — сказал я.— А давай вместо физической — духовной пищей питаться! Вот — афиша, гляди! Вера Зазнобина. Популярные песни! Пошли?
Сели в девятом ряду, долгое время крепились, но когда запела она нашу любимую «Ёлы-палы» — не удержались, стали с Николаем подпевать.
Тут дежурный администратор по проходу к нам подполз по-пластунски, зашептал:
— В милицию захотели, да?
— Нет,— вздохнули.— Нет… Второй раз уже не потянуть!
Пришлось уйти. Примчались ко мне домой.
— Хотелось бы пожать немного плодов! — Николай говорит.— Я имею в виду: за духовной пищей обязательно физическая должна идти!
— Так ничего ж нет! — воскликнул я.— Вот — только коробочка какая-то… написано «Кекс»… внутри почему-то порошок.
— Знаю! — вскричал Николай.— Это надо в формочке печь!
— Так долго, наверное…— Жадность душила меня.— Ночь уже…
— Ну и что? Хорошее дело! Ночной кекс! Думаю,— Николай говорит,— что можно даже традиционным это сделать: «Ночной кекс». Единомышленников на это дело приглашать — спорить, хохотать! — Возбужденно по кухне заметался, нашел формочку, засыпал порошок.
— Думаю,— я сказал,— что в эти ночные часы… более близкого нам человека, чем дежурный милиции, не найти!
— Точно! — Николай говорит.
Узнали телефон нашего отделения, набрали номер… Знакомый голос!