В гостях у турок
Шрифт:
— И непремнно раньше. Да не изволь сегодня съ вечера и намекать кому-либо въ гостинниц, что мы завтра узжаемъ.
— Зачмъ буду намекать? Съ какой стати? Завтра утромъ, передъ самымъ отъздомъ только скажемъ, что узжаемъ.
— Ну, то-то. А я сейчасъ, съ вечера, посл чаю, потихоньку уложу вс наши вещи, продолжала Глафира Семеновна. — А завтра утромъ, чтобы избжать визита прокурора, мы можемъ пораньше ухать куда-нибудь.
— Длай какъ знаешь, теб съ горы видне, отвчалъ Николай Ивановичъ. — Но зачмъ ты меня пугаешь! Право, мн думается, что прокуроръ такъ оставилъ свою карточку…
— Станетъ прокуроръ безъ причины карточку оставлять! Дожидайся!
Корридорный внесъ самоваръ и чайный приборъ. Супруги начали пить чай, но ни Николаю Ивановичу, ни Глафир Семеновн не пилось. Николая Ивановича била
— Глаша! Меня что-то знобитъ. Не принять-ли мн хинину? сказалъ онъ жен.
— Блудливъ какъ кошка, а трусливъ какъ заяцъ, произнесла та и ползла въ баулъ за хининомъ.
XXXII
Хоть и бодрилъ себя Николай Ивановичъ, но прокурорская карточка произвела на него удручающее дйствіе. Онъ въ волненіи ходилъ по комнат и думалъ: «Чертъ возьми, еще задержатъ да начнутъ слдствіе о присвоеніи не принадлежащаго званія. А задержатъ, такъ что тогда? Вдь это недли на дв, а то такъ и на три. Знаю я, какъ слдствіе-то производятъ! Черезъ часъ по столовой ложк. А потомъ судъ… Приговорятъ къ штрафу… Да хорошо если еще только къ штрафу. А какъ къ аресту дня на два, на три? Вотъ и сиди въ клоповник. Наврное у нихъ клоповникъ. Ужъ если у насъ въ провинціи… А вдь это ничего, что столица Болгаріи Софія, а такая же глушь, какъ и провинція. А на три недли задержатъ, такъ что мы будемъ длать здсь? Вдь тутъ съ тоски подвсишься. А бдная Глаша? Впрочемъ, она не бдная. Ее жалть нечего. Она меня тогда подомъ състъ, загрызетъ и състъ, такъ что отъ меня одни сапоги останутся. Разв откупиться? Разв поднести взятку завтра этому прокурору, если онъ насъ остановитъ завтра? мелькнуло у него въ голов. — Поднесу, непремнно поднесу. Наврное здсь берутъ, ршилъ онъ. — Ужъ если у насъ берутъ, то здсь и подавно. И подносить надо сразу. Какъ только прокуроръ войдетъ къ намъ, сейчасъ: „пожалуйста, сдлайте такъ, что какъ будто вы не застали насъ, какъ будто ужъ мы выхали изъ Софіи. Что вамъ?.. Во имя славянскаго братства это сдлайте. Вдь мы русскіе и васъ освобождали. Неужели вы захотите погубить руку, можетъ быть, хотя и преступную, но все-таки освободившую васъ, болгаръ, руку русскую, чувствующую къ вамъ братскую любовь? разсуждалъ Николай Ивановичъ, мысленно произнося эти слова. — А сколько же поднести? Пятьдесятъ, восемьдесятъ, сто рублей? за далъ онъ себ вопросъ и тутъ же отвтилъ:- Нтъ, сто рублей, я думаю, много. Поднесу восемьдесятъ. Русскими деньгами поднесу. Пусть мняетъ. Стой, стой! остановился онъ въ раздумь и пощипывая бороду. — Поднесу-ка я ему сербскія бумажки, которыя привезъ сюда изъ Блграда. У меня ихъ больше чмъ на девяносто рублей и ихъ все равно никто не беретъ здсь въ промнъ, а прокурору-то размняютъ. Поднесу! Ихъ и поднесу!“ ршилъ онъ мысленно и машинально кинулъ окурокъ папиросы, которую курилъ.
— Николай! Да ты никакъ ошаллъ! закричала на него Глафира Семеновна. — Къ чему ты это озорничаешь и кинулъ окурокъ съ огнемъ въ нашъ сундукъ съ вещами! Вдь пожаръ сдлать можешь.
Она въ это время укладывала свои вещи и стояла передъ открытымъ сундукомъ,
— Виноватъ, душечка, прости! Дйствительно, я ошалвши, опомнился Николай Ивановичъ. — Эта исторія съ прокуроромъ не даетъ мн покою.
И онъ кинулся съ сундуку искать окурокъ.
— Да ужъ вынула, вынула, сказала ему жена, взглянула на него, увидала его жалкую, удрученную физіономію и ей сдлалось жалко его. — Не знаю только, къ чему ты такъ особенно убиваешься, прибавила она. — Вдь въ сущности ты всегда можешь отпереться, что ты назвался генераломъ. Вдь слуг ты сказалъ только на словахъ, что ты превосходительство, а письменныхъ доказательствъ никакихъ нтъ.
— На словахъ, на словахъ, подхватилъ Николай Ивановичъ, нсколько повеселвъ. — Только на словахъ.
— Ну, такъ вотъ такъ и отвчай: „знать, молъ, ничего не знаю, вдать не вдаю, паспортъ у меня въ порядк, а если меня люди вздумали звать превосходительствомъ, то я въ этомъ не виноватъ“.
— Такъ и скажу, такъ и скажу, милая. Дйствительно, я ни въ чемъ не виноватъ. Люди это все, а не я, гостинничная и ресторанная челядь вздумала меня называть превосходительствомъ. Они и этимъ проклятымъ репортерамъ и корреспондентамъ сообщили, что генералъ Ивановъ пріхалъ, говорилъ Николай Ивановичъ. И знаешь, что я ршилъ сдлать? Я ршилъ завтра-же,
— Смотри какъ-бы, не раздражить этимъ. Это ужъ ты потомъ. А на первыхъ порахъ только отпирайся. „Знать, молъ не знаю, вдать не вдаю“, совтовала
— Такъ и стану говорить, а только вдь свидтели будутъ. Первый свидтель — это корридорный. Когда я ему подалъ мою карточку для записи моей фамиліи на доск, онъ спросилъ меня: „экселенцъ?“ — и я отвтилъ ему: „хорошо, пишите экселенцъ. Я экселенцъ“. Вотъ такъ что-то въ этомъ род. Не вызвать-ли разв сейчасъ корридорнаго да не сунуть-ли ему десятокъ левовъ, чтобы онъ ничего этого прокурору не разсказывалъ? — задалъ жен вопросъ Николай Ивановичъ.
— Что ты! Что ты! Такъ все дло испортишь. Вотъ еще что выдумалъ! воскликнула Глафира Семеновна. — Ты съ корридорнымъ держи себя по прежнему гордо и съ достоинствомъ. А то якшаться съ корридорнымъ! Подкупать его?.
— Ну, такъ я только прокурору. Прокурору надо дать. Прокурору я осторожно… Какъ только я увижу, что онъ клонитъ рчь къ тому, чтобы задержать меня въ Софіи, я сейчасъ: „не можете-ли вы сдлать для меня, какъ для русскаго славянина, услугу?.. Въ виду, молъ, поворота въ Болгаріи ко всему русскому, услугу русскому человку. Есть, молъ, у меня сербскія бумажки, а ихъ не мняютъ. Такъ не размняютъ-ли ихъ вамъ?“ Вотъ эдакимъ манеромъ и подсуну. Онъ пойметъ.
— Ну, какъ знаешь. А только длай ужъ это въ крайнемъ случа, согласилась супруга и, окончивъ укладывать въ сундукъ вещи, легла въ постель.
Николай Ивановичъ продолжалъ ходить по комнат и строить планы завтрашняго свиданія съ прокуроромъ. Черезъ нсколько времени онъ остановился передъ постелью жены и сказалъ:
— Глаша! Да не ухать-ли намъ сейчасъ куда нибудь на перекладныхъ? Вдь есть-же здсь почта и почтовыя лошади. Удеремъ.
— Это ночью-то? Да ты въ ум?! Тогда ужъ прямо навлечешь на себя подозрніе и тотъ-же корридорный сейчасъ дастъ знать прокурору, отвчала Глафира Семеновна.
— Да, да… Вдь прокуроръ-то здсь въ гостинниц живетъ, спохватился Николай Ивановичъ и опять въ безпокойств зашагалъ по комнат, пощипывая бороду.
— Теперь теб нужно держать себя какъ можно спокойне и веселе, будто-бы ничего не произошло и ты ничего не знаешь.
— Однако, мы можемъ хать въ какой нибудь монастырь. Будто-бы демъ на богомолье, чтобъ поспть къ заутрени. Давеча нашъ проводникъ говорилъ о какомъ-то монастыр въ трехъ часахъ зды отъ Софіи. Въ монастыр и скроемся.
— Никуда я ночью не поду. Самъ-же ты слышалъ, что здсь въ горахъ повсюду разбойники. Ужъ лучше въ руки прокурору попасть, чмъ съ разбойникамъ, отрзала Глафира Семеновна и крикнула все еще шагавшему изъ угла въ уголъ мужу:- Да не вертись ты передъ моими глазами! Мечешься какъ тигръ въ клтк. Дай мн успокоиться и заснуть. У меня и такъ мигрень, а ты… Ложись спать! Утро вечера мудрене.
Николай Ивановичъ послушался жену, раздлся и легъ въ постель, но ему не спалось. Онъ долго ворочался съ боку на бокъ и строилъ планы своей встрчи съ прокуроромъ.
Заснулъ онъ только подъ утро. Во сн ему снился прокуроръ.
XXXIII
Проснулся Николай Ивановичъ на другой день рано. Еще только свтало. Первое, что у него мелькнуло въ голов — было слово, «прокуроръ».
«Господи! Пронеси бду мимо!» — проговорилъ онъ мысленно и ужъ не могъ больше заснуть, хотя часы показывали только седьмой часъ.
Ему даже и не лежалось. Онъ всталъ, надлъ туфли, накинулъ на себя пальто вмсто халата, слъ къ столу и принялся курить. Глафира Семеновна еще спала. Онъ злобно посмотрлъ на нее и подумалъ:
«Спитъ, глупая! Какъ будто-бы мое несчастіе до нея и не касается! Вдь задержатъ меня здсь, такъ и ей придется остаться со мной. Ахъ, женщины, женщины, какъ вы легкомысленны!» — подумалъ онъ.
Но онъ все-таки не хотлъ будить жену и перешелъ въ другую комнату, ту самую, которую онъ взялъ вчера себ для пріемной, чтобъ принимать къ себ газетныхъ корреспондентовъ. Здсь было холодно. Ее съ вечера не натопили. Его стало знобить и онъ, усиленно куря папиросы, сталъ ходить изъ угла въ уголъ.