В гостях у турок
Шрифт:
— Да, да… Это можемъ и мы подтвердить, подхватилъ Николай Ивановичъ. — На желзной дорог, при перезд границы, насъ не заставили даже открыть нашихъ сакъ-вояжей, тогда какъ въ славянской Сербіи рылись у насъ даже въ корзинк съ закусками и нюхали куски ветчины, нарзанные ломтями. И это у братьевъ славянъ-то! Молодцы турки.
Въхали на мостъ съ деревянной настилкой. Доски настилки прыгали подъ колесами экипажа, какъ фортепіанные клавиши. Экипажъ трясся, и Адольфъ Нюренбергъ ухватился одной рукой за сундукъ, другой за кучера, чтобы не упасть.
— Это Новый мостъ называется или мостъ Валиде, а тотъ,
Проскакавъ по клавишамъ моста сажень тридцать, экипажъ остановился. Къ нему подскочили усатыя и бородатыя физіономіи въ длинныхъ блыхъ полотняныхъ балахонахъ, похожихъ на женскія рубашки, и въ фескахъ, а одинъ изъ нихъ схватилъ лошадь подъ уздцы.
— Батюшки! Что это такое? Что имъ нужно? Отчего онъ насъ не пропускаетъ? спросила испуганно Глафира Семеновна.
— Не насъ однихъ, а всхъ такъ. Нужно заплатить за проздъ черезъ мостъ, — отвчалъ Нюренбергъ и ползъ въ карманъ за деньгами.
— Сколько за проздъ слдуетъ? — задалъ вопросъ Николай Ивановичъ.
— О, вы, господинъ, ужъ не безпокойтесь… Я отдамъ, а посл подамъ вамъ самаго точнаго счетъ расхода. Нужно заплатить два съ половиной піастра.
— Это сколько-же на наши деньги?
— Около двадцати копекъ. О, въ Константинопол даромъ по мостамъ не здятъ, — деньги подай! — сказалъ Нюренбергъ, поругался съ балахонниками по-турецки и заплатилъ имъ, посл чего лошади похали.
— Въ какихъ они странныхъ балахонахъ, — усмхнулась Глафира Семеновна.
— И знаете, мадамъ, ихъ балахоны безъ кармановъ и безъ пуговицъ. Ихъ разстегнуть нельзя, а надо снимать черезъ голову.
— Это для чего?
— А чтобы проздную плату не воровали. Вонъ ихъ начальникъ стоитъ. Гд тутъ за ними усмотрть, когда большаго движеніе! Получитъ, сунетъ въ карманъ и кончено. А тутъ ужъ, когда некуда деньги сунуть, онъ и несетъ ихъ тотчасъ мостовому начальнику. Видли давеча? Какъ только я заплатилъ ему — сейчасъ-же онъ и понесъ деньги начальнику.
На мосту было еще многолюдне, чмъ въ улицахъ, по которымъ прозжали къ мосту. Толпа была еще пестре. Закутанныя съ ногъ до головы турецкія женщины изъ простого народа, съ лицами, закрытыми отъ подбородка до полъ-носа, вели ребятишекъ. Мальчишки были въ фескахъ, двочки въ платкахъ на головахъ, завязанныхъ концами назадъ, какъ ходятъ иногда наши бабы, и съ открытыми личиками. Шло мусульманское духовенство въ блыхъ чалмахъ съ ввитымъ въ нихъ кускомъ какой-нибудь зеленой матеріи и въ халатахъ. То тамъ, то сямъ мелькали далматинцы-красавцы въ своихъ блыхъ одяніяхъ, рослые черногорцы въ расшитыхъ синихъ курткахъ, въ маленькихъ круглыхъ плоскихъ шапочкахъ, тоже расшитыхъ, въ широкихъ красныхъ поясахъ, изъ-за которыхъ торчалъ цлый ворохъ оружія съ серебряной отдлкой — ятаганы, пистолеты. Показался старикъ блобородый турокъ, важно возсдающій верхомъ на маленькомъ пузатомъ осл, одтый по старотурецки — въ туфляхъ, въ блыхъ чулкахъ, въ широкихъ шароварахъ, въ куртк на распашку, изъ подъ которой виднлась блая рубаха, и въ большой чалм.
— Вотъ, вотъ настоящій турокъ! Вотъ какими я ихъ себ воображала! воскликнула Глафира Семеновна, указывая на комическую фигуру
— Теперь ужъ, мадамъ, здсь въ Константинопол, началъ проводникъ, — настоящихъ турецкихъ нарядовъ стыдятся. Простого краснаго феска уничтожила чалму, на всхъ появились такого-же пальто, какъ и мы носимъ, и турецкій нарядъ увидите только на самаго стариннаго стариковъ изъ стараго лса. Даже турецкіе попы въ Константинопол и т, мадамъ, не наднутъ вотъ такого громаднаго чалма, а сдлаютъ себ поменьше.
— Да, да… Вдь это точно также, какъ и у насъ, подхватилъ Николай Ивановичъ. — Куда старыя купеческія сибирки длись? Кто ихъ носитъ? Только купцы старики стараго лса. А то спиньжакъ, спиньжакъ и спиньжакъ… Купчихи не повязываются ужъ у насъ боле косынками по голов, исчезъ сарафанъ. Прогрессъ… Цивилизація… Полировка…
— И здсь турецкаго дамы, чуть пообразованне, въ самый модный платья на французскій мода ходятъ и въ самый шикарная парижской шляпка съ перьями щеголяютъ, а только вотъ, что лицо закрываютъ, разсказывалъ Нюренбергъ. — Но какъ закрываютъ? Какого это вуаль! Только одно названіе, что вуаль. Да вотъ посмотрите — карета съ евнухомъ на козлахъ детъ. Въ ней наврное модная турецкая дама, указалъ онъ.
И точно, съ экипажемъ супруговъ Ивановыхъ поравнялась шикарная карета, запряженная прекрасными лошадьми въ шорной упряжи, съ сморщеннымъ желтолицымъ евнухомъ въ феск на козлахъ. Супруги взглянули въ окно кареты и увидали чернобровую съ подведенными глазами даму, въ черной бархатной накидк, въ шляпк съ цлой пирамидой перьевъ и цвтовъ, въ свжихъ цвтныхъ перчаткахъ и съ блой вуалью, которая прикрывала отъ подбородка дв трети лица, но эта вуаль была настолько прозрачна, что сквозь нее можно было видть и блые зубы дамы и ея смазанныя красной помадой почти малиновыя губы.
XLVIII
— Фу, какъ накрашена! Даже сыплется съ нея! воскликнула Глафира Семеновна, посмотрвъ на турецкую даму.
— У турчанокъ, мадамъ, это въ мод, отвчалъ проводникъ. — Самаго молоденькаго хорошенькаго дама — и та красится. Хороша, а хочетъ быть еще лучше. На константинопольскія дамы выходитъ столько краски, сколько не выйдетъ на весь Парижъ, Берлинъ, Лондонъ и Вна, если ихъ вмст взять. Да пожалуй можно сюда и вашъ Петербургъ приложить. Не смйтесь, мадамъ, это врно, прибавилъ онъ, замтя улыбку Глафиры Семеновны. — Какъ встаетъ по утру — сейчасъ краситься и такъ цлаго дня. Имъ, мадамъ, больше длать нечего. Кофе, шербетъ, конфекты и малярное мастерство! Гулять дама отъ хорошаго общества безъ евнуха не можетъ.
— Отчего? быстро спросила Глафира Семеновна.
— Этикетъ такой. Жена отъ наша или отъ турецкаго шамбеленъ даже пшкомъ по улицамъ ходить не должна, а если подетъ на кладбище или въ моднаго французскаго лавка въ Пера — всегда съ евнухъ…
— Какъ это, въ самомъ дл, скучно. Какіе ревнивцы турки. Вдь это они изъ ревности запрещаютъ.
— Нтъ, не изъ ревность. Этикетъ. Какъ ваша петербургскаго большаго дама безъ лакея никуда не подетъ, такъ и здшняя большаго дама безъ евнухъ не подетъ.