В гостях у турок
Шрифт:
— Николай! Иди и пей англійскую ваксу чайными ложечками. Чай подали по англійски!
— Да что ты! вбжалъ въ комнату Николай Ивановичъ, увидалъ поданное, всплеснулъ руками и воскликнулъ:- Ахъ, Европа, Европа! Не понимаетъ она русскаго чаепитія! Кипятку, мерзавцы, подали словно украли! Тутъ вдь и на одинъ стаканъ не хватитъ. Вытаскивай скорй изъ корзинки нашъ металлическій чайникъ и дай имъ, чтобы намъ въ немъ принесли кипятку.
— Да ты посмотри, чашки-то какія принесли! Вдь это для куколъ и для канареекъ. Изъ такой чашки только канарейк напиться. Какъ ты будешь пить?
— Требуй большіе стаканы!
Глафира Семеновна достала свой дорожный чайникъ и стала объяснять прислуг по-французски, что ей и ея мужу нужно для чаепитія.
LII
Супруги Ивановы не успли еще и чаю напиться, Глафира Семеновна только еще умывалась, сидла въ юбк и ночной кофточк и утиралась полотенцемъ, какъ вдругъ раздался стукъ въ дверь и возгласъ Адольфа Нюренберга: — Все устроено! Можно хать на Селамликъ! Готовы-ли вы? Экипажъ стоитъ у подъзда.
— Какъ: готовы? жена еще не одта, а я даже и не умывался, отвчалъ Николай Ивановичъ.
— Ахъ, Боже мой! Да вдь мы опоздаемъ и вы не увидите ни парада, ни султана! Въ одиннадцать часовъ будутъ закрыты вс улицы, ведущія къ мечети, а ужъ теперь половина одиннадцатаго. Намъ полчаса хать. Торопитесь пожалуйста. Иначе прощай Селамликъ! Прощай падишахъ!
— Да что-жъ вы не сказали, что надо торопиться! Даже не пришли къ намъ давеча въ номеръ.
— Помилуйте, я побжалъ, бшанаго собака, чтобы достать для васъ пропускъ. Взялъ экипажъ — лошади идутъ, какъ стараго черепахи, переслъ на другой. Бакшишъ направо, бакшишъ налво… Консула дома нтъ — я къ вице-консулу… Не пускаютъ. Бакшишъ швейцару, бакшишъ прислуг… Умоляю его, чтобы выдалъ билетъ. Далъ записку въ канцелярію. Я опять къ консулу. О, только Адольфъ Нюренбергъ и можетъ кататься колесомъ и кувыркаться въ воздухъ! Пожалуйста торопитесь, господинъ Ивановъ! Пожалуйста торопитесь, мадамъ! А то прощай Селамликъ!
— Да я сейчасъ, сейчасъ… суетилась Глафира Семеновна, застегивая на себ корсетъ. — Послушайте, Афанасій Ивановичъ, какъ одться? Откуда мы будемъ смотрть на церемонію?
— Изъ окна придворнаго дома. Тамъ будетъ и вашъ консулъ, тамъ будетъ и вашъ посланникъ и много именитаго господа, которые пріхали къ намъ въ Константинополь! кричалъ Нюренбергъ изъ корридора. — Падишахъ будетъ отъ васъ въ тридцать шагахъ, мадамъ.
— Такъ тогда я черное шелковое платье одну.
— Парадъ, мадамъ, парадъ. Чмъ больше будетъ у васъ парадъ, тмъ лучше. Будетъ многаго иностранцевъ: англичане, американцы, датчане, итальянцы.
— А мн какъ одться? спрашивалъ Николай Ивановичъ. — Если фракъ нужно, то я его съ собой не захватилъ.
— Надньте чернаго сюртукъ, надньте чернаго визитка и благо галстухъ. Только пожалуста скорй, иначе насъ къ мечети въ экипаж не пропустятъ и придется пшкомъ идти.
Супруги торопились, вырывали другъ у друга гребенку, чтобы причесаться, Николай Ивановичъ бранился и посылалъ всхъ чертей прачк, туго накрахмалившей сорочку, отчего у него въ ворот запонка не застегивалась. У Глафиры Семеновны оторвалась пуговица у корсажа и она стала зашпиливать булавкой.
— Да не вертись ты передо мной, какъ бсъ передъ заутреней! раздраженно кричала она на мужа. — Чего ты зеркало-то мн
— Странное дло… Долженъ-же я галстухъ себ повязать.
А изъ корридора опять возгласъ Нюренберга:
— Пожалуйста, господа, поторопитесь! Опоздаемъ — прощай падишахъ!
Наконецъ супруги были одты. Глафира Семеновна взглянула на себя въ зеркало и проворчала:
— Не успла завить себ волосы на лбу и теперь какъ старая вдьма выгляжу.
— Ну, вотъ… И такъ сойдетъ. Султана прельщать вздумала, что-ли? Не прельстишь. У него и такъ женъ изъ всякихъ мастей много.
— Какъ это глупо! Дуракъ! огрызнулась на Николая Ивановича супруга и отворила въ корридоръ дверь.
Вошелъ Нюренбергъ и потрясалъ билетомъ.
— Вотъ нашъ пропускъ. Скорй, скорй! торопилъ онъ супруговъ и сталъ имъ подавать ихъ пальто.
— Цилиндръ надть для парада, что-ли? спрашивалъ Николай Ивановичъ.
— Будьте въ вашей барашковаго скуфейка. Солидне, отвчалъ Нюренбергъ. — Сейчасъ будетъ видно, что русскаго человкъ детъ, а русскіе теперь здсь въ почет. Такая полоса пришла.
Супруги въ сопровожденіи проводника вышли изъ номера, вручили ключъ въ корридор опереточной горничной и стали спускаться внизъ на подъемной машин.
— Нравится-ли вамъ, мосье и мадамъ, ваше помщеніе? освдомился Нюренбергъ. — Гостинница новая, съ иголочки и вся на англійскаго манеръ.
— А вотъ это-то я считаю и нехорошо. Очень ужъ чопорно, отвчалъ Николай Ивановичъ. — И послушайте, неужели они не знаютъ здсь, какъ пьютъ чай въ Россіи. Вдь прізжаютъ-же сюда и русскіе люди, а не одни англичане.
— А что такого? Что такого? спросилъ Нюренбергъ.
— Да вотъ хоть-бы эти корридорные лакеи. Личности у нихъ — у одного, какъ-бы губернаторская, а у другого какъ-бы у актера на роли первыхъ любовниковъ, а не понимаютъ они, что чай по-русски нужно пить, если ужъ не изъ стакановъ, то изъ большихъ чайныхъ чашекъ, а не изъ кофейныхъ. Подаютъ въ двухъ маленькихъ чайничкахъ скипяченый чай и безъ кипятку. Даю свой большой чайникъ, требую, чтобы принесли кипятку — приносятъ чуть теплой воды и четверть чайника. Спрашиваю къ чаю бутербродовъ, чтобы закусить, позавтракать — приносятъ на двоихъ два маленькіе сандвича и десятокъ буше вотъ съ мой ноготь. Я по пяти штукъ въ ротъ запихалъ — и нтъ ничего. А сть хотимъ. Требуемъ дв телячьи котлеты съ гарниромъ — отвчаютъ: нельзя. Кухня будто бы заперта, завтракъ повара готовятъ. «Отъ двнадцати до двухъ завтракать, говорятъ, пожалуйте. Дежене а пять блюдъ»… Да ежели я въ двнадцать-то часовъ не хочу или не могу, а вотъ подай мн сейчасъ котлету?.. Вдь за свои деньги требуемъ — а у нихъ нельзя!..
Нюренбергъ развелъ руками.
— Порядокъ — что вы подлаете! — отвчалъ онъ. Здсь на все порядокъ и англичанскаго режимъ… Отъ восемь до девять часовъ маленькій дежене, отъ двнадцать до часъ — большой дежене… Въ семь обдъ. И я вамъ скажу, господинъ Ивановъ, здсь въ семь часовъ такого обдъ, что на два дня пость можно. Пожалуйте садиться въ экипажъ.
— Да мн чертъ съ нимъ, съ этимъ обдомъ, что имъ можно насться на два дня! Мы не изъ голодной деревни пріхали, чтобы такъ на ду зариться. Слава Богу, въ состояніи заплатить и каждый день за обдъ. Но дай ты мн тогда котлетку, когда я хочу, а не тогда, когда ты хочешь, актерская его морда!