В гостях у турок

Лейкин Николай Александрович

LIX

— Вотъ нашаго знаменитаго Ая-Софія во всей своего красота на гор стоитъ, указалъ Нюренбергъ съ моста супругамъ, Когда экипажъ чуть не шагомъ пробирался среди пестрой толпы, спшившей съ Селамлика домой на-турецкій берегъ Золотаго Рога.

Гигантская мечеть, окруженная минаретами, высилась во всемъ своемъ величіи надъ Стамбуломъ.

— Завтра ее можно будетъ осмотрть? спросилъ Николай Ивановичъ.

— Непремнно. Завтра, эфендимъ, мы осмотримъ вс лучшаго мечети, отвчалъ Нюренбергъ. — Прежде на этого случая нужно было доставать билетъ и давать бакшишъ направо, бакшишъ налво

каждаго турецкаго дьячку, а теперь ничего этого не надо. За осмотръ каждаго мечети такса… Вы прізжаете въ мечеть, берете билетъ, котораго стоитъ двадцать піастровъ, и безъ всякаго хлопотъ смотрите, что вамъ угодно. Какъ въ театр; покупаете билетъ для входа и можете гулять и смотрть, что хотите. Каждаго мечети стоитъ двадцать піастровъ.

— Да вдь это теперь заведено и въ Париж въ собор Нотръ дамъ де-Пари, замтила Глафира Семеновна мужу. — Помнишь, мы также взяли билеты и осматривали всю ризничью и другія замчательности.

— И все-таки монахи, показывавшіе намъ достопримчательности, протягивали руку пригоршней и мы давали имъ по франку, отвчалъ тотъ.

Въхали на турецкій берегъ и потянулись по длинной улиц, по которой также скользили одноконные вагоны желзной дороги. Улица была съ каменными домами полуевропейской постройки, съ тротуарами, газовыми фонарями. Нижніе этажи домовъ были заняты отворенными настежь лавками, съ выглядывающими изъ нихъ турками въ фескахъ, въ европейскомъ плать и въ турецкихъ курткахъ и шароварахъ. Лавки были исключительно съ състными припасами или торгующія топливомъ. Виднлись дрова въ вязанкахъ, каменный и древесный уголь. Попадались пустыри со складами строительнаго матеріала — досокъ, бревенъ, кирпича, камня, бочекъ съ цементомъ. Прохали мимо маленькаго, упраздненнаго, очевидно, кладбища съ турецкими памятниками — тумбы, увнчанныя чалмой, съ нсколькими старыми кипарисами, лзущими въ небо и полуразвалившейся каменной оградой.

— Диванъ — Іоли… Самаго лучшаго турецкаго улица въ Стамбулъ, отрекомендовалъ Нюренбергъ улицу. — Все равно, что вашего петербургскаго Невскій проспектъ, прибавилъ онъ.

— Вотъ ужъ нисколько-то не похоже! вырвалось у Глафиры Семеновны. — Скорй-же эта улица смахиваетъ на Большой проспектъ на Петербургской сторон, но тотъ все-таки куда шире! Не правда-ли, Николай? обратилась она къ мужу.

— Пожалуй, что такъ… Здсь такъ же, какъ и на Большомъ проспект, попадаются садики изъ нсколькихъ деревьевъ.

— Здсь на дворахъ садиковъ много, эфендимъ, сказалъ съ козелъ Нюренбергъ. — Но еще больше этого садиковъ изъ маленькаго улица, которыя пересваютъ нашу Диванъ-Іоли. Тамъ дома маленькаго, для одного семейства, деревяннаго дома и почти на каждаго двора есть или садикъ или пять, шесть кипариснаго дерева. Сейчасъ мы свернемъ въ такова улица, и вы будете видть самаго настоящаго турецкаго житье… Европейскаго человкъ тамъ и на сто турокъ одинъ нтъ.

Онъ пробормоталъ что-то кучеру по-турецки, и экипажъ свернулъ въ первую-же улицу, перескавшую Диванъ-Іоли и похалъ шагомъ по мостовой изъ крупнаго камня.

Декорація тотчасъ же перемнилась. По правую и по лвую сторону узкой улицы жались другъ съ другу небольшіе пестрой окраски домики съ окнами безъ симетріи, прикрытыми деревянными ршетчатыми ставнями-жалузи, окрашенными въ зеленый цвтъ. Рдко гд попадалось окно съ отворенными ставнями, но оно ужъ непремнно было изнутри завшано густымъ узорчатымъ

тюлемъ. Дома были двухэтажные и даже трехэтажные, но такой странной постройки, что второй этажъ выдавался впередъ на улицу надъ первымъ, по крайней мр на сажень впередъ, а надъ вторымъ этажемъ выдавался третій, такъ-что у трехэтажнаго дома образовывались два навса на улицу. Ворога между домами, ведущія во дворъ, узенькія деревянныя, тоже пестрой окраски, настолько узки, что въ нихъ пройдетъ разв только вьючная лошадь. Изъ-за воротъ, составлявшихъ просвты между домовъ, торчали кипарисы и голыя отъ листьевъ, но уже цвтшія розовымъ цвтомъ миндальныя деревья.

— Вотъ эта улица самаго старо-турецкаго жилье, отрекомендовалъ Нюренбергъ. — Здсь на каждаго дворъ есть садъ и въ саду фонтанъ.

— А во дворъ войти и посмотрть нельзя? спросилъ Николай Ивановичъ.

— Пхе! Нтъ, низачто на свт! отрицательно покачалъ головой Нюренбергъ. — Туда мужскаго персона можетъ войти только съ самаго хозяинъ.

— Отчего?

— Да вдь это въ каждаго дома гаремъ.

— Да что вы! удивленно произнесъ Николай Ивановичъ и даже приподнялся съ своего мста въ коляск, весь обратившись въ зрніе, устремленное на зеленыя ршетчатыя ставни. — Глаша! Слышишь? Это гаремы. Вотъ они гаремы-то какіе!

— Ну, такъ что-жъ изъ этого? отвчала супруга, подозрительно-ревниво взглянувъ на мужа. — Чего ты птухомъ-то такимъ встрепенулся? Даже привскочилъ… И глаза заиграли, какъ у кота въ март мсяц.

— Да я что-же? Я — ничего… нсколько опшилъ Николай Ивановичъ и продолжалъ:- Такъ вотъ какіе гаремы-то въ Турціи бываютъ! А жены турокъ — вотъ за этими ставнями? спрашивалъ онъ Нюренберга.

— Да, за этими ставнями, а то такъ на двор, въ саду.

— Но отчего-же на улиц никого не видать? Только одн собаки.

— А это турецкаго-то кейфъ и есть. Теперь такого время, что турки посл обда отдыхаютъ. Да и вообще здсь всегда тишина и очень мало прохожаго люди. А женскаго жизнь вся на двор. Вотъ, впрочемъ, турокъ съ кувшинами воду несетъ. Вотъ турецкаго дама въ шелковаго капот изъ гостей идетъ.

— На всю-то улицу два человка!

— Два да насъ четверо — шесть. Для здшняго самаго турецкаго улица это уже много. Тутъ только сами хозяева вотъ отъ этого домовъ ходятъ. А женщины изъ гаремъ вдь выходятъ очень рдко, на улицы.

— Бдныя турецкія женщины! вздохнула Глафира Семеновна. — Въ какомъ он стсненіи! Разв это жизнь! Взаперти, въ четырехъ стнахъ! Не смютъ даже выглянуть въ окошко.

— О, мадамъ!.. Теперь он вс на насъ смотрятъ сквозь жалузи. — Только мы ихъ не видимъ, а он вс у оконъ, отвчалъ Нюренбергъ. — Какъ только нашего экипажъ застучалъ съ своего колесы по мостовой — он вс бросились съ своего окнамъ и смотрятъ. Здсь это большого эпоха, когда экипажъ вс у оконъ. — Я вонъ сквозь ставни вижу даже чернаго глаза…

— Да, да. И я вижу, сказала Глафира Семеновна.

— И я, и я вижу! воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Даже четыре глаза вижу… А вотъ еще…

— Теб какъ не видать! Ты все увидишь! огрызнулась на мужа супруга.

— Глаша, голубушка, за что-же ты сердишься? Вдь на то глаза во лбу, чтобы видть. Смотрятъ, смотрятъ. Дйствительно, изъ всхъ оконъ смотрятъ на насъ.

Изъ одного дома сквозь ставни донеслись на улицу звуки рояля. Играли изъ оперетки «Дочь рынка». Немного погодя къ звукамъ рояля пристали звуки скрипки.