В гостях у турок
Шрифт:
— Нашего театръ все такого, куда дамскаго полъ не ходитъ. Тутъ кафешантанъ.
— Отчего не ходятъ? Съ мужемъ и въ кафешантанъ можно.
— Тутъ у насъ все такого кафешантанъ, что нашаго извощики сидятъ, нашего лодочники, нашего солдаты и матросы.
— Но вдь т въ дешевыхъ мстахъ сидятъ, а мы возьмемъ первыя мста.
— Въ константинопольскаго кафешантаны вс мста одного сорта.
— Но неужели у васъ нтъ настоящаго большаго театра? Оперы, напримръ, драмы.
— Теперь нтъ. Прізжала маленькаго итальянскаго
— Да намъ не нужно итальянскаго и французскаго. Вы намъ турецкій театръ покажите. Чтобы на турецкомъ язык играли.
— На турецкаго языка?
Нюренбергъ задумался, но тотчасъ-же ударилъ себ рукой по лбу и сказалъ:
— Есть на турецкаго языка. Французскаго оперетка на турецкаго языкъ.
— Вотъ, вотъ… Такой театръ намъ и давайте. Нтъ-ли еще драмы турецкой какой нибудь позабористе, но чтобы играли турки и турчанки.
— Турецкаго оперетка есть, но играютъ ее и хоть на турецкаго язык, армянскаго, греческаго и еврейскаго мужчины и дамы.
— А отчего-же не турки и турчанки?
— Пхе… Какъ возможно! А шеихъ-ульисламъ? Онъ такого трепку задастъ, что бда!..
— Ну, такъ добудьте намъ билеты въ турецкую оперетку съ армянами и греками.
Нюренбергъ поклонился и ушелъ. Появилась горничная и объявила, что подать кофе теперь нельзя, потому что повара вс заняты приготовленіемъ обда, а гарсоны накрываютъ въ столовой на столъ.
— Кофе съ молокомъ и хлбомъ у насъ въ гостинниц можно получить только отъ семи часовъ утра до одиннадцати, сказала она, разумется, по-французски.
— Подлецы! Вотъ вамъ и европейскій ресторанъ! сердито проговорила Глафира Семеновна, развернула сыръ и булки, купленные ей Нюренбергомъ но пути въ гостинницу, и жадно принялась закусывать.
LXIII
Въ шесть часовъ въ корридор раздался пронзительный звонокъ. Супруги, лежавшіе въ дезабилье — одинъ на диван, другая на кровати и отдыхавшіе, всполошились.
— Что такое? Ужъ не къ обду-ли? вскочила Глафира Семеновна. — А я еще и не одта.
— Какъ-же, душечка, къ обду. Давеча оберкельнеръ явственно сказалъ, что обдъ въ восемь часовъ, отвчалъ Николай Ивановичъ.
Звонокъ повторился съ большею силой.
— Такъ спроси. Накинь пиджакъ, выди въ корридоръ и спроси, продолжала Глафира Семеновна. — Очень ужъ трезвонятъ пронзительно. Не пожаръ-ли?
Николай Ивановичъ вышелъ въ корридоръ. Къ нему тотчасъ-же подскочила горничная.
— Кескесе? спрашивалъ онъ ее. — Звонятъ. Пуркуа?
И онъ сдлалъ рукой жестъ, показывая, что звонятъ.
Горничная, лукаво улыбаясь, стала объяснять по-французски, что звонятъ это къ чаю, который теперь будутъ давать въ салон и въ кабине де лектюръ. Николай Ивановичъ понялъ только слово «те», то есть чай.
—
— Какой чай? Это по-англійски въ маленькихъ чашечкахъ, сваренный какъ вакса и съ бисквитами? спросилъ Николай Ивановичъ.
Нюренбергъ кивнулъ головой и прибавилъ:
— Самаго лучшаго англійскаго общество бываетъ.
— Чортъ съ нимъ съ лучшимъ англійскимъ обществомъ! Ахъ, шуты гороховые! Изъ-за чашки чаю такъ трезвонить! А мы-то переполошились! Думали, не загорлось-ли что.
Нюренбергъ вручилъ билеты и сказалъ:
— Въ девять часовъ начало. Самаго лучшаго оперетка идетъ: «Маскотъ». Около девяти часовъ я буду къ вашего услугамъ, поклонился онъ.
— Съ экипажемъ?
— Это два шага… Какъ разъ рядомъ съ нашего гостинница, въ городскомъ саду.
— Ахъ, это гд такое множество собакъ лежитъ? Знаю.
— Вотъ, вотъ… Балконъ вашего комната даже выходитъ въ садъ, такъ зачмъ экипажъ? Мы можемъ и пшкомъ дойти. Экипажъ посл девяти часовъ стоитъ три франка за курсъ. О, Нюренбергъ уметъ соблюдать экономи своего кліентовъ! похвастался онъ и ретировался, прибавивъ:- Въ девять часовъ начало, но можете и опоздать на полчаса, такъ какъ турецкаго представленія всегда опаздываютъ.
Николай Ивановичъ хотлъ уже юркнуть къ себ въ номеръ, но передъ нимъ, какъ изъ земли выросъ ихъ спутникъ по вагону, англичанинъ. Оказалось, что дверь его комнаты приходилась наискосокъ отъ комнаты супруговъ. Онъ былъ во фрак, въ бломъ галстух, въ бломъ атласномъ жилет и съ розой въ петлиц.
— Te… Алонъ, монсье, прандръ дю те… приглашалъ онъ Николая Ивановича, улыбаясь и при этомъ скаля длинные зубы.
— Нонъ, братъ, мерси. Ну, тебя въ болота! Мы этого вашего англійскаго декогта не любимъ. Мерси.
Англичанинъ кинулъ изъ кармана завернутый въ бумагу старинный мдный старообрядческій крестъ и показалъ свое археологическое пріобртеніе Николаю Ивановичу.
— Вьель шозъ… Е сельманъ карантъ франкъ (т. е. древняя вещь и всего сорокъ франковъ), похвастался онъ.
— Нашъ русскій, кивнулъ ему Николай Ивановичъ. — У насъ такіе кресты называются олонецкими. Ну, о ревуаръ, монсье, прибавилъ онъ и направился въ свой номеръ, гд и сообщилъ жен о причин звонка.
— Вдь вотъ англійскимъ жильцамъ угождаютъ, чай имъ по-англійски подаютъ, проговорилъ онъ, снова укладываясь съ папироской на диванъ. — А нтъ того, чтобы русскимъ постояльцамъ угодить и подать хоть въ тотъ-же салонъ русскій самоварчикъ да по-русски чайку-то изобразить, съ медкомъ, благо теперь постъ.