В Христову ночь
Шрифт:
Звон, весёлый звон стоял над городом и раздражал ей нервы.
«Чего трезвонят? Чего радуются?.. – думалось ей и презрительно сжимались губы её в скептическую улыбку. – Сами себя тешат, как малые дети, будущей радостью… Нет-де, ныне, счастья, – будет потом!.. Придёт и для нас сиротливых, беспомощных, счастье!.. Воздастся-де всем по заслугам: будем же страдать и терпеть молчаливо, радостно славя Бога, в чаянии благ воскресения и жизни будущего века… «Блажен, кто верует, – тепло тому на свете!..»«– вздохнула
Катерина Алексеевна в порыве чувств остановилась даже и громко прошептала сама себе торжественную песнь, которой всё христианское человечество славит животворящее Воскресение Господне…
Ей снова мелькнул огонёк за палисадником ограды.
«Что там за огонь? Кто это стоит за решёткой с зажжённой свечей?.. Сколько времени мелькает. Надо взглянуть», – решила она.
И подошла к решётчатой калитке.
Оттуда, из пустынного переулка, к ней протянулась маленькая, худенькая, детская ручка, со свечечкой из жёлтого воска.
– Христос Воскрес! – тихо вымолвил ребячий голосок.
Арданина отступила от этой неожиданности.
– Кто это? – спросила она и посмотрела за калитку.
За ней стояла маленькая девочка, прислонившись к столбу, просунув руку между зелёными палками решётки.
– Господи! Как ты сюда попала, девочка?.. Крошечная такая! И так легко одета!.. Не прикрыта почти что!.. Тебе не холодно?
– Не холодно! – отвечал ребёнок и опять подавал ей свечу. – Христос Воскрес, барыня!..
– Воистину Воскрес, детка! – машинально отвечала она и взяла из крошечной, холодной ручонки догоравшую свечу. – А это что!..
Вместе с жёлтой свечечкой в руке Катерины Алексеевны оказалась зелёная, нежная веточка, с белой звёздочкой цветка.
– Откуда у тебя такой цветочек, милая?.. Спасибо!.. Погоди и я тебе яичко дам. Подожди меня, миленькая.
Быстро вошла в дом Катерина Алексеевна, машинально задула свечу, веточку опустила в стакан воды, стоявший на её ночном столике, и взяв в ящике его, из приготовленных там хорошеньких яиц для христосования со знакомыми детьми розовое мраморное яичко, поспешно возвратилась с ним к садовой калитке.
– Вот тебе, девочка, розовое яичко. Завтра будешь им играть! А теперь иди скорей домой, милая! Боже мой, как тебе должно быть холодно!.. Ты в одной рубашоночке и босая!.. Как это тебя мать так пустила?
Девочка взяла яичко, не глядя, сжала его в руке и вздохнула.
– Тебе холодно? Хочешь я тебе дам платочек? – спросила Арданина, удивляясь, что в такую холодную погоду, такого маленького ребёнка, почти неприкрытого одеждой, ночью одного пустили на улицу.
– Мне не холодно! – неподвижно
– Но с кем ты пришла? Как ты здесь?..
– Одна.
– Из церкви верно?
– С погосту…
– А где ж ты живёшь? Близко?
– Я не живу! – так же тихо и бесстрастно выговорила девочка.
– Близко живёшь? – переспросила, не расслышав, Екатерина Алексеевна.
– Я не живу! – повторила девочка явственней.
Арданина посмотрела на неё внимательно, жалостливо подумав: «Неужели бедняжка идиотка?»
– Иди скорее домой! – сказала она. – Где твой дом?
– У меня нет дома…
– Как?.. Так где же ты живёшь?
– Я не живу! Я лежу, – явственно сказало дитя.
– Лежишь?.. Как лежишь? Отчего?
– Я лежу на погосте… На кладбище!
– Господи помилуй!.. – Арданина отступила, чувствуя, что холодеет. – Ты живёшь на кладбище? Твой отец верно сторож?
– Нет, я не живу! Я лежу там! – упорно повторяла девочка.
– Зачем же ты… лежишь?.. Разве ты больная?
– Нет… Я не больная. Прежде была больная, когда здесь жила… Теперь я умерла и… лежу!
«Сумасшедшая!» – в ужасе решила Арданина. Но всё же, руководимая различными чувствами и любопытства, и страха, и жалости, продолжала говорить:
– И долго ты здесь хочешь стоять?.. Войди в комнату! Ты замёрзнешь.
Девочка покачала белокурой, гладко расчёсанной головкой.
– Я скоро уйду, – сказала она.
– И куда же ты пойдёшь?
– На кладбище!
– Что ж ты там будешь делать?
– Лежать! – было ясным и бесстрастным ответом.
Невозможно было сбить ребёнка с этих ответов. Арданина в сильном волнении, почти в испуге, начала ей доказывать.
– Зачем же ты будешь лежать на кладбище? На кладбище лежат мёртвые, а ты живая…
– Я не живая… Я мёртвая! – заявила тотчас девочка.
– Да какая же ты мёртвая, девочка, Бог с тобой!.. Мёртвые не ходят, не говорят, не едят! – убеждала Арданина.
– Я не ем! – покачала головой её странная собеседница.
– Да! Но можешь есть!.. Вот же ходишь и говоришь. Как же ты можешь разговаривать, если ты мёртвая?
– Я не могу! – прошептал ребёнок. – Я здесь не могу, если мне не велят…
– Велят?.. Кто же тебе велит? Здесь не можешь?.. А где же можешь? – бессознательно повторяла Арданина.
– Не здесь… Там могу! – неопределённо отвечала девочка.
Но Екатерина Алексеевна, убеждённая, что имеет дело с маленькой юродивой, уже не слушала её, думая свои горькие думы.
«Вот, – думалось ей, – также «справедливость», – «высший разум»! У несчастных бедняков живут помешанные дети, идиоты от рождения, а моя девочка – молёная, желанная – умерла!»
Тяжкая горечь подымалась со дна её наболевшей души.