В исключительных обстоятельствах 1986(сборник)
Шрифт:
— Бред какой-то! — вмешался Судзуки.
Унагами, не обращая на него внимания, продолжал:
— Руководитель этой группы должен каким-то способом войти в контакт с главарем шпионской шайки, которая нас интересует, и совершить несколько акций с его ведома и согласия…
— С нашего, разумеется, тоже? — на лету схватил идею полковника майор Яманаси.
— Совершенно верно. А начнем мы с того, что вы, господин Яманаси, нанесете еще одни визит в спецшколу. Передадите майору Оноуци и однофамильцу нашего уважаемого подполковника, капитану Судзуки, письмо, которое я напишу. Пусть они подберут человека, подходящею нам по всем статьям. В общем, вы меня понимаете, майор.
— Все ясно, — ответил майор Яманаси.
— Еще вот что, — посмотрел ему в глаза полковник Унагами. — Свяжитесь с политической полицией и возьмите у них список подозреваемых лиц. Список должен быть короткий — три–четыре фамилии. Эти люди пригодятся для реализации моего плана.
— Дьявольский план! — с завистью пробормотал подполковник Судзуки.
УЖАСЫ ТАЙНОГО “ХОЗЯЙСТВА”
Шэна Чжи еще трижды приводили на допрос и трижды выносили с допросов. Потом о нем словно бы забыли и через неделю перевели в общую камеру.
В камере размерами с вагонное купе их было шестеро: четверо на двухъярусных нарах и еще двое — на полу, в проходе. На ногах у каждого тяжелые кандалы.
Народ в этой сырой, холодной камере был как на подбор — угрюмые, неразговорчивые люди. О своем прошлом они предпочитали не распространяться, а о будущем знали не больше, чем и сам Шэн.
Сошелся он лишь с Сей Ваньсуном — широкоплечим средних лет мужчиной с круглым флегматичным лицом. Сей тоже не отличался разговорчивостью, однако кое-что все же о себе рассказал Он работал путевым обходчиком на маленькой железнодорожной станции, расположенной неподалеку от приморского города Нинбо. Заработки были ничтожно малые, а семья большая. Так что голод часто гостил в убогой фанзе Ваньсуна.
Однако в день, когда начались все несчастья, настроение у Сей было самое радужное, любимая жена Лите родила ему сына. В самом прекрасном настроении совершал он обычный ежедневный обход своего участка. Пропустил поезд, следовавший из Ханчжоу, и уже намеревался повернуть в сторону дома, когда внезапно внимание его привлекли самолеты, приближающиеся со стороны моря. Они летели так низко, как никогда раньше не летали. Сделав крут, самолеты пронеслись над городком. Когда они приблизились. Сей заметил какие-то мутные облачка, вылетающие из коробок, подвешенных под крыльями.
“Что это может быть?” — забеспокоился Сей.
Вечером он встретился с соседями, и они долго обсуждали странный визит японских самолетов.
Утром, однако, интерес к загадочному налету ослаб, а еще через два–три дня о нем вообще перестали вспоминать.
Тем временем пришли новые беды, которые вскоре поглотили внимание всего местечка, один за другим начали заболевать люди. Болезнь начиналась всегда внезапно. Сперва человек чувствовал, что его знобит, потом поднималась температура. Больной жаловался на головную боль, на судороги в мышцах, на ломоту в суставах. Язык распухал и покрывался белым налетом, речь становилась неразборчивой, походка — неуверенной. Человека терзали какие то страхи, ему все время хотелось от кого-то бежать. Наконец больной впадал в беспамятство и умирал. Это была чума.
В семье Сея первой жертвой “черной смерти” пал новорожденный сын. Страдал он недолго. Утром не притронулся к материнской груди, к середине дня поднялась температура, а вечером он уже перестал дышать. На следующий день умерла десятилетняя Ли, а ночью та же участь постигла жену.
В городок приехали врачи из Шанхая. В натянутых на скорую руку палатках выдавались лекарства, в жилищах, которых коснулась зараза, проводилась дезинфекция. Все это, однако, мало помогало; случаи заболевания врачи фиксировали изо дня в день.
Служба здоровья начала исследовать причины эпидемии. Дело выглядело загадочным: обычно чума появляется сначала у крыс, а на этот раз ученые не обнаружили ни одной больной или мертвой крысы.
И тогда вспомнили о японских самолетах.
Это вызвало много комментариев. Однако лишь среди местного населения и шанхайских врачей. Китайские газеты, выходящие в Шанхае, поскольку они были под контролем японцев, ни единым словом не обмолвились о подозрительных самолетах.
Такую историю узнал Шэн от своего товарища по камере.
— Японцы поломали всю мою жизнь, — повторил Сей. — Я поклялся, что буду им мстить, пока меня носит земля…
Беседовали они только по ночам. Голова к голове лежали, скрючившись, на изодранных циновках в проходе между нарами и шептались.
— Послушай, Сей, за какую провинность тебя замели? — спросил как-то Шэн.
Сей порывисто привстал.
— Если будешь задавать такие вопросы, я могу подумать, что ошибся в тебе, что ты — подсадная утка, — мрачно шепнул он Шэну в самое ухо. — Я ведь не спрашиваю, какими судьбами попал ты сюда. Не спрашивай и ты.
В эту ночь они не обменялись больше пи единым словом. А под утро дверь их камеры со скрежетом отворилась, и раздался лающий голос надзирателя:
— Заключенные Фу Чин и Сей Ваньсун — на выход!
Длинный сводчатый коридор тускло освещали электрические лампочки, ввинченные в потолках через равные интервалы. Шэна и Сея пристроили к цепочке арестантов. С трудом переступая закованными в кандалы ногами, арестанты в сопровождении вооруженной охраны вышли на глухой тюремный двор. Там уже стояли крытые грузовики с работающими моторами. Японский унтер-офицер в белых гетрах жестами указывал заключенным, кому из них в какую садиться. Шэн и Сей по воле этого замухрышки попали в разные машины.
С силой сжав руку Шэна, Сей прошептал на прощанье:
— Мы еще встретимся с тобою, товарищ!..
Вскоре тюремные машины тронулись в путь. Примерно через час они остановились, и заключенным было велено выгружаться Шэн снова увидел глухой внутренний двор, почти не отличавшийся от того, который он часом раньше покинул.
Потом Шэн очутился в тюремной камере. Не было здесь ни коек, ни нар. Заключенные сидели прямо на холодном бетонном полу Был среди них столяр Мао из Цицикара, который имел неосторожность приютить на ночлег в своей фанзе двух партизан. Был учитель Ван Линфу из Чанчуня, который во время урока сказал своим ученикам, что величайшим несчастьем для Китая является соседство Японии. Был хозяин москательной лавки из Гирина Юань Ханки, схваченный за то, что в письме к своему старому другу неодобрительно отозвался о японцах, назвав их оккупантами. Был харбинский фотограф Су Бинвэй, подозреваемый в принадлежности к коммунистической партии.