В кольце твоих рук
Шрифт:
Мысли — одна ужаснее другой — лихорадочно проносились в голове несчастного. А если он не сможет освободиться и умрет здесь — что тогда будет с Августой, с Сайпресс-Бей — со всем тем миром, что он так любил?
Нет, он не должен умереть! Надо же что-то делать, черт возьми, надо как-то выбраться отсюда, вернуться домой…
Уже около получаса назад Саймон почувствовал, что корабль остановился, и услышал, как команда заметно оживилась. Значит, они куда-то пристали. Саймон попытался напрячь свое слабеющее сознание. Должно быть, они недалеко
И, тем не менее, если бы он смог бежать…
Саймон вдруг почувствовал какое-то шевеление, услышал скрип открываемой крышки люка. Он прикрыл глаза от яркого света и жадно вдохнул хлынувший в трюм свежий воздух…
— Ты еще здесь, приятель? — раздался над его головой веселый голос. — Ну, вот и дождался! Ужин для пленников! Чтобы никто не говорил, что на «Грозе» благородных гостей морят голодом!
Саймон узнал голос и, что еще хуже, узнал лицо. Это был тот самый пират, которого он ранил.
Пират с ухмылкой поставил перед Саймоном плошку какой-то баланды. Руки Саймона были связаны, но будь они свободны, он, даже умирая от голода, вряд ли бы соблазнился такой бурдой — его затошнило от одного взгляда на нее.
Саймон оторвал взгляд от стоявшей перед ним плошки и посмотрел на пирата. Штаны того были настолько грязны, что почти утратили цвет, вместо пояса их удерживала широкая полоса голубой ткани. Саймон узнал свой собственный жилет, который пират надел прямо на голое тело, — этот жилет отобрали у него вместе с кафтаном. Из-под расстегнутого жилета виднелся белый живот, напоминавший бесцветное брюхо лягушки и поросший столь же бесцветными редкими волосами. Правая рука пирата была замотана пропитавшейся кровью тряпкой.
Пират снова ухмыльнулся, обнажив гнилые зубы. Черные, давно не стриженые волосы свисали с головы грязными сосульками, лицо обросло такой же черной щетиной. В ухе у пирата блестела золотая серьга. Запах давно не мытого тела был столь сильный, что перебивал даже мерзкие запахи трюма. Саймон инстинктивно поморщился.
— Спокойно, приятель! — Пират очертил грязным пальцем линию подбородка Саймона. В глазах его мелькнул нехороший огонек. — Ты такой красавчик, стоит ли тебе сидеть здесь одному?
Саймон попытался отстранить лицо, но это причинило ему такую боль, что в глазах потемнело.
— Капитанша не велела тебя трогать, — ухмыльнулся пират, — но, думаю, тебе не повредит, если я тебя разочек прижму?
Саймон похолодел от ужаса.
Пират сильно потянул за веревку, которой были нанизаны руки пленника, и от боли, от запаха немытого тела пирата, смрадно дышавшего ему прямо в лицо, тот чуть не потерял сознание, что вызвало новый приступ смеха у его мучителя.
Вдруг вблизи послышались тяжелые шаги, и свет заслонила огромная тень. То был темнокожий
— Все в порядке! — засуетился пришедший первым пират, и Саймону показалось, что его голос звучит испуганно. — Я всего лишь кормлю пленника.
Гигант, не отвечая, наклонился над Саймоном и стал развязывать веревки.
Получив свободу, Саймон ощутил такую ярость, что вынужден был прикусить губу, чтобы не закричать. Он почувствовал, как кровь резко прилила к отекшим конечностям, словно вода, прорвавшая плотину.
Гигант рывком поднял пленника, пытаясь заставить его идти, но ноги не слушались Саймона, словно их отделили от тела, и он повалился на колени. Могучая рука негра снова дернула его за шиворот, подпив в воздух, словно марионетку. Кое-как добредя до палубы, Саймон смутно различил сквозь пелену, застилавшую его глаза, лучи заходящего солнца и какие-то зеленые тени на горизонте — очевидно, деревья. Легкие его жадно втягивали свежий морской воздух. Пестрые пятна вдалеке — скорее всего другие члены команды — постоянно двигались в разных направлениях. До Саймона, словно сквозь сон, долетали их крики. Пытавшийся изнасиловать Саймона, по-видимому, тоже присутствовал среди них, и он вряд ли был доволен тем, что ему помешали.
Саймон все еще думал о побеге. Он думал о том, как лучше атаковать гиганта, хотя в глубине души понимал, что тот может убить его одним щелчком пальца; думал и о том, чтобы перемахнуть через борт и бежать — бежать в лес, черневший на горизонте… Между тем руки его бессильно висели по бокам, словно плети, глаза почти ничего не видели от резавшего их света, ноги отказывались идти, так что гигант почти; волочил его. К тому моменту как глаза начали что-то различать, он увидел, что они снова спустились в трюм и идут каким-то узким коридором. Потом его толкнули в открытую дверь…
Сторм прервала разговор с Роджером и, обернувшись, увидела Помпи, на руках которого буквально висел Саймон. Хотя она и пыталась выглядеть беспристрастной, ей все-таки не удалось скрыть своего победного вида… и невольного восхищения. Несмотря на то, что пленник был весь в крови, словно Христос, снятый с креста, Сторм не могла не обратить внимания на то, как он красив. Волосы у него были потные и растрепанные, лицо осунулось, но это лишь оттеняло его мужественность.
«Слава Богу, — подумала Сторм, — что я не позволила Гарри изрезать его».
Саймон застыл в дверях и, рассеянно потирая запястья, распрямил плечи и высоко поднял голову, с вызовом посмотрев на стоящую перед ним женщину. Сторм это нравилось — она вообще терпеть не могла мужскую трусость — и сама с интересом вглядывалась в серые глаза пленника, пытаясь понять, что они выражают: любопытство, презрение или надежду. Рубашка Саймона была пропитана потом, воротник полуоторван, а грудь, полуобнаженная, мускулистая, покрытая легким пушком волос, вызывала у Сторм невольный трепет. Она вдруг подумала о том, как выглядит все тело пленника.