В краю исчезнувшего тигра. Сказки

ЧАСТЬ I

ГЛАВА 1

Скворец Петька

Жил-был воробыш, звали его Чирка. И был у него друг — скворец Петька по прозвищу Острый клюв.

Дружба

у них вот с чего началась. Чирка только из гнезда выпорхнул, летать еще путем не умел — его ры­жий котяра Савелий прикогтил. Ну, воробьи шум, крик подняли, вокруг Савельки прыгают, крыльями машут, Чирка благим матом орет, а что толку — ори, не ори, из кошачьих лап, раз уж попался, не вырвешься. Петька случайно рядом оказался, мимо пролетал. Видит, такое дело — камнем с неба на Савельку упал, да в ухо ему так свистнул, что тот перекувыркнулся и глаза под лоб завел. От верной гибели сна с бедного Чирку Острый клюв.

С тех пор дружба у них — водой не разольешь, куда один, туда и другой. Петька на речку купаться — и Чирка с ним. Петька на конюшню мух ловить — Чирка впереди него скачет. Петька по садам, вишни клевать — Чирка туда же. И ведь не нравится ему вишня, а ест. Давится, а ест — потому что Петька ест. Чиркины родители забеспокоились: где это видано, чтобы скворец с воробьем дружбу водили? Чего добро­го, сманит мальчонку в город.

Полетела мать Чирки к соловью Суле — он при клубе в зарослях сирени жил. Рассказала ему все как есть.

– И чем же я могу помочь? — спрашивает Суля, сам горло утренней росой прополаскивает.

– Позволь ему с твоими детишками играть, вон они у тебя какие — тихие, послушные, от гнезда ни на шаг. Может, забудет с ними этого баламута Петьку.

– Что ж, приводи, — отвечает Суля. — Только боюсь, ничего из этого не выйдет. Разные они у нас: на­ши музыкально одаренные, а ваш...

Привела все-таки мать Чирку. Соловьята в честь го­стя концерт устроили, уж так пели, так пели, охрипли даже бедняжки.

– А теперь, — говорят, — давай вместе новую песню разучивать.

Какую там песню! Чирка еле дождался, пока они свое тили-тили закончили, весь исстрадался.

– В другой раз, — говорит. — Меня Острый клюв ждет, головастиков пойдем на пруд ловить.

На том и кончилась его дружба с соловьями.

Петька, надо сказать, непутевый был скворец. Дру­гие в поле да в огороде, а он с утра до вечера песни поет, собак дразнит. Всего-то и старше Чирки на два года, а послушать — весь белый свет облетел. Старые скворцы, глядя на него, только посмеивались. А кто и вздохнет тайком: сирота — отца из рогатки застрелили, мать в перелете погибла... Жил Петька в рассохшейся, по­черневшей от дождей скворешне, спал на голых досках. Но не унывал. Умел мяукать кошкой, квакать по-лягу­шачьи, подражал пению петуха и бибикал, как автомо­биль. Полиглот, одним словом.

Ладно, речь не о нем — о Чирке.

ГЛАВА 2

Жажда странствий

Ловят они как-то оводов на водопое. Тоже сказать, зачем

Чирке овод, если он его проглотить не может? Одного Петька силком затолкал ему, так он у него в животе полдня жужжал.

Ну вот, ловят это они, значит, оводов. А Петька возь­ми да и скажи:

– Хороший ты парень, Чирка, один у тебя недоста­ток.

– Какой? — так и вскинулся Чирка.

– Оседлая ты птица, неперелетная.

– А зачем мне лететь куда-то? — отвечает Чирка.— Гнездо теплое, корму хватает. Вырасту — буду, как отец, поля от гусениц охранять.

– Вот-вот, так и просидишь весь век под застрехой, ничего в жизни не увидишь: ни попугаев, ни страусов, ни обезьян.

– Подумаешь, обезьяны! В город в зоопарк слетаю — всех увижу.

– Зоопарк! Детки в клетках... А вот та-а-а-ам...

– Ну, что? Головастики, что ли, крупнее наших?

– Скажешь тоже — головастики. Ты крокодила ви­дел когда-нибудь?

– Конечно, видел!

– Где? В кино?

– По чивилизору.

– То-то и оно! А там их — как огурцов в бочке, только ноздри из воды торчат.

– А искупаться захочешь? Или напиться?

– Лично я в океане купаюсь. В Индийском. Или в Тихом, там волна поменьше. На дельфинах катаюсь... А пить... Кто ж в теплых краях воду пьет? Да еще сырую.

– Неужели молоко?!

Петька овода на лету поймал, живьем проглотил.

– Коров мы с собой туда не берем, как тебе извест­но. А пьем, значит, так: утром — сок манго, в обед — кофе с шоколадом, на ужин — чай с лимонадом...

Чирка, наивная душа, с раскрытым клювом слуша­ет, каждому слову верит.

– А кормишься чем?

– Да уж не навозом из-под снега. На завтрак у ме­ня, например, муха це-це. Я еще сплю, а она уже вок­руг меня летает, жужжит: Петруччио! (Это здесь меня Петькой зовут). Петруччио, — жужжит — я готова: искупалась, ножки помыла, зубки почистила, извольте мною позавтракать... Интеллигентное обращение! Не то, что наш конский овод — его глотаешь, а он норовит те­бя за язык тяпнуть. Да потом еще в животе бодается.

– А живешь где? В поле, в лесу?

– Какой лес? Какое поле? Джунгли! Саванна! Мар­тышки по деревьям, как белки, прыгают. Попугаи виз­жат. Слоны стадами бродят, как у нас коровы. А то, смотришь, кенгуру с сумкой скачет, ну, точь-в-точь на­ша почтарка Дуська. Только из сумки вместо писем да бандеролей дитёночек выглядывает.

Наболтал Петька с три короба. Ему что, привычное дело, а Чирке всю ночь Африка снилась. И на слонах катался, и царя зверей за усы дергал, и со страусами в казаки-разбойники играл.

Утром ни свет ни заря — к Петьке:

– Острый клюв, как думаешь, смогу я до теплых стран долететь?

– Кузнечик до Китая допрыгал, чтоб на креветку посмотреть, — отвечает Петька. Любил выразиться по­затейливее да позаковыристее.

– Возьми меня с собой!

– Взять можно, отчего ж не взять. Да только...

– Ну?

– Вдруг что случится — отвечай потом за тебя.

– Случиться везде может. Вон, в родном дворе чуть не схрумкали.

– От судьбы в кувшине не спрячешься, это верно. И что мать-отец скажут? Отпустят?