В Курляндском котле
Шрифт:
Из тех данных, которые мы добывали, тоже было видно, что Гитлер не намерен эвакуировать в Германию находящиеся в Курляндии свои войска. Командующий курляндской группой генерал-полковник Шернер заявил, что Курляндия — плацдарм для нового движения вперед. Со слов «языков», которых мы захватывали, было известно, что весной гитлеровцы готовятся повторить попытку наступления.
Немецко-фашистским войскам, находившим-, ся в Курляндии, не хватало продовольствия. Они ели конину, на хуторах забирали у крестьян хлеб до последнего зерна. На многих хуторах жили команды солдат,
Находившиеся под Талей партизанские группы были разгромлены. Оставшиеся в живых талсинские партизаны вышли на Абаву и присоединились к «Красной стреле». В нашем лесу мы неоднократно захватывали подозрительных людей. Очевидно, декабрьская неудача с прочесыванием нашего леса не давала покоя карателям; они серьезно готовились к тому, чтобы уничтожить нас.
В ночь на 9 января гитлеровцы обстреляли из засады группу наших партизан. В этом бою убит Сорокин, который после гибели Порфильева был самым старшим по возрасту среди бойцов отряда.
Ян Залатис заметно изменился со времени ареста жены; теперь, после смерти Сорокина, Залатис стал еще более мрачным. С ненавистью и негодованием он говорил о Римане и не раз просил у Капустина и Зубровина разрешения ликвидировать этого зверя. И если бы не железная партизанская дисциплина, Ян не вытерпел бы, — он попытался бы убить Римана один, на свой риск.
Тарас, Саша, Сережа — солдат с девичьим румянцем на щеках, Казимир Малый и я вечером вышли из лагеря. Нам предстояло побывать на хуторе у отца Гайлиса, встретиться с кинооператором «Тем самым» и «навестить» лесника, по доносу которого, как нам стало доподлинно известно, была выслежена фашистами группа Порфильева. Одновременно с нами вышла группа Озолса, направлявшаяся за Абаву для связи с «Красной стрелой».
Перейдя шоссе, мы вышли к небольшому озерку и, держась в цепи окружавших его деревьев, направились вдоль берега.
— Вон у той березы я сиживал с удочкой, — вспомнил Саша Гайлис, показывая на склоненное к воде дерево. — Клевое место.
— Местечко приятное. Как у нас на Оке, — похвалил место Тарас. — Люблю я тоже с удочкой посидеть или с ружьем на уток…
— То-то и стреляешь ты метко!
— С мальчишек люблю охоту, — признался Тарас.
— А вот с той высотки на лыжах бы, — вздохнул Казимир. — Промчаться бы с крутизны.
— Этакая высота возле Ильменского озера здорово меня подвела, — вспомнил Сережа. — Возвращались мы с разведки в свой полк и влетели прямо в немецкие окопы. На меня тогда три беды сразу — лыжа сломалась, ногу вывихнул и в плен попал. А нога-то у меня уже раз была сломана.
— Когда? — спросил я.
— Давно, жил я тогда в детском доме в Ростове, было мне лет двенадцать.
— А почему ты, огурчик, об этом ни мне, ни Капустину не сказал? — набросился на него Тарас. — У тебя нога больная, а ты в резиновых сапогах!
— Ты рассуждаешь, Тарас, так, как будто у тебя дюжина сапог в запасе.
— Не дюжина, а первые трофейные сапоги твои. Понял?
Стало заметно светлее. Прошли мимо спящего хутора. Вокруг тихо. За полем начался лесок. Сломанная бурей ель перевалилась через просеку и, застряв вершиной на противоположных кустах, образовала своеобразную убранную снегом арку. Лес спит, спит и земля под ним, прикрытая снегом.
За лесом показался хутор Гайлиса. Отыскиваем условный знак. На веревке у дома нет белья, значит — вход свободный. Саша облегченно вздохнул.
— Порядок у батьки!
Наше появление было радостной неожиданностью для семьи. Мать целовала Сашу, суетилась, бегала вокруг него, точно не верила, что он вернулся.
— Жив, сын, жив! — хлопал сына по плечу старик Гайлис.
Выбежала разбуженная шумом Эмилия и повисла на шее у брата. Она была одета в легкое платье и по сравнению с Сашей казалась совсем маленькой. Оставив брата, она поздоровалась с нами, при этом глаза ее как-то особенно тепло улыбнулись Тарасу. Я знал, что они дружат.
Со стариком Гайлисом я встречался впервые. Он был сухощав, высок ростом, в залатанном свитре и деревянных башмаках. Он чем-то напоминал мне моего отца. Такая же фигура, скупость и резкость в движениях и так же, как у моего, стриженные машинкой волосы. В эти минуты я был рад за Сашу. Почему-то сейчас, при виде старого Гайлиса, мне вспоминалось, как, лежа в постели, мой больной отец подолгу беседовал со мной. Он говорил со мной, как со взрослым. Мы беседовали о стахановском движении на производстве, о боях в Испании. Отец заставил меня нарисовать карту Пиренейского полуострова и ежедневно отмечал линию фронта.
— Помочь им надо. Трудно им против Франко, Гитлера и Муссолини, — говорил он мне, словно я был в силах оказать помощь истекающей кровью героической республиканской Испании.
Отец Гайлиса хорошо говорил по-русски. Он служил в русской армии, участвовал в 1918 году в разгроме эсеровского мятежа в Москве.
Пока мы разговаривали, хозяйка накрыла стол, поставила путру и хлеб.
— Лудзу! [8] Чем богаты, тем и рады. Тарас и Эмилия стояли около окна. Нам пора было уходить, а Тарас о чем-то горячо спорил с девушкой. Я подошел к ним.
8
Пожалуйста (лат.)
— Это наш радист, Виктор, — показав на меня, сказал Тарас. — Он собирается писать о том, как мы живем в Курземе, да никак с мыслями не соберется.
— И обо мне напишите? — спросила Эмилия, обращаясь ко мне.
— Конечно, напишет, — ответил за меня Тарас. — О тебе обязательно.
— О, Петя, — застенчиво возразила девушка (она звала «Тараса» настоящим именем), — обо мне-то и писать нечего.
За хутором группы расстались. Костя Озолс, Колтунов, Саша Гайлис, Казимир Большой пошли на север, наша группа — на северо-восток. Мы побывали на хуторе, где жила семья кинооператора. В дом зашел я один. Женщина, видимо, не узнав, встретила меня недоверчиво. Это меня не удивило: я был здесь в то время, когда мы одевались по-летнему, а теперь зима.