В ледяных просторах
Шрифт:
Прошло около суток. Медведей не было. Оставив в палатке Пустошного с ружьем и собаками, Седов и я отправились на южный берег Хукера искать берлог. По правде сказать, мы сами мало верили в возможность найти берлогу в это время года — тем более, что спец по берлогам, Разбойник, отстал в начале пути. Мы дошли до мыса Сесиль Хармсворт — оттуда берег заворачивает на север, достигли какого-то откоса горы, последнего перед бесконечной ледяной стеной, уходившей на север. Ни тут, ни в других свободных от льда местах берлог не нашли. После полусуточного блужданья мы вернулись к палатке обескураженные и голодные. Отдохнув, мы внимательно обследовали края полыньи, насколько позволял лед, очень тонкий вблизи ее. Новых следов не было. Решили в ночь на пятое начать обратный путь: мы были километрах в 40 от «Фоки». Как назло к этому времени небо заволоклось тучами, поднялся сильный ветер и вьюга. Не хотелось ставить сызнова палатку — мы вышли.
Напряженность путешествия во тьме — не передать словами. Как высказать ощущение мрака и угрозы, осевших на душу? Чувство полной отданности року не отпускает. Часто не знаешь, где идешь: по земле, по льду или же по ледяному покрову — под ногами мутно. Вспыхнет спичка, осветит компас, видишь, стрелка отклонилась от взятого курса. Верить компасу? — Ведь вблизи базальтовых стен склонение стрелки меняется часто на двадцать-тридцать градусов. Но если ты отклонишься даже на 15 градусов от принятого курса, — наверняка не заметишь во тьме места, к которому стремишься, и вместо достижения цели уйдешь в незнакомый пролив. Там можешь бродить хоть месяц среди берегов, нанесенных на карту только приблизительно.
Мы шли очень медленно. Сильный ветер ежеминутно гасил фонарь. Сильно ущербленная луна изредка светила сквозь мчащиеся облака. — Так было сначала. Потом тучи закрыли ее совсем, — тогда, кроме неясных очертаний саней, все скрывалось в густой мгле, тихо звенящей кристаллами в затишье и воющей — в порыв. Вот это-то ощущение слепоты непередаваемо. Падать приходится ежеминутно: то взойдешь на покатую поверхность тороса, то провалишься в расщелину другого. Иногда видишь, луна спряталась совсем; припишешь это усилившейся вьюге, и вдруг пред тобою стена. Что это, айсберг, обрыв? Как слепец, ощупываешь палкой и рукой. — Да, обрыв. Как мы свернули к берегу, того не заметя?
Проблуждав часов пять, мы вышли на землю очевидно: нет торосов, — слабый подъем. Решили, что пересекаем выдающийся мыс, но скоро заметили ошибку — подъем продолжался, мы входим на ледяной покров о. Хукера. Дальше к северо-востоку обрыв берегового льда становится выше и выше — до ста семидесяти метров — мы это знали. Оказаться сразу на краю его в эту тьму?..
Мы свернули налево. Стали попадаться камни. Остановив нарту, осветили карту и обсудили положение. — Да, — вероятней всего находимся на мысе Дэнди-Пойнт: вперед при луне там мы видели такой же низкий берег с камнями.
Мы стояли у смутно черневшей нарты и чертили на снегу линии берега, виденного при луне. Сошлись на предположении: ледяной покров сошел на нет, еще несколько десятков метров, и мы по пологому берегу сойдем в пролив.
Для меня так и осталось загадкой, что за полоска земли встретилась нам — как и вообще местность, по которой бродили. Мы двинулись дальше. Я шел впереди, показывая путь собакам. Шагал довольно медленно, но без особых предосторожностей, принимаемых при ходьбе по ледникам. Я ждал ежеминутно, что встречу первые торосы пролива.
Вдруг я почувствовал, что под ногами что-то подломилось и я лечу в пропасть. Помнится, особого испуга или растерянности не было. Наоборот, мелькнуло несколько мыслей чисто делового характера: куда я лечу — в трещину?.. Почему же ни за что не задеваю и не ощущается свиста в ушах, как рассказывал Павлов? Чем все это кончится?..
Эти отрывки мыслей прервались жестоким, глухим ударом в левый бок — полет прекратился, я где-то внизу и, кажется, цел. Не успел я простонать, — новый тяжкий удар обрушился на плечо и голову: глыба снега придавила меня. С трудом освободившись от снега, я не увидел впереди стены льда и понял все: я не в трещине, а свалился с обрыва. Целы ли товарищи?
Подняв голову, я увидел стену ледника и на верхней части его — еле различимой — заметил повисшую упряжку. Шесть собак болтались на цепочках, прикрепленных к ошейникам, и задыхались — все остальное скрывалось во тьме и движении вьюги. Я стал кричать:
— Отстегните ошейники, собаки задохнутся!
Долгое время никто не отзывался на мои вопли, наконец донесся голос Пустошного, — он лежал на животе, выглядывая из-за края обрыва. Я приказал ему немедленно обрезать постромки. Через минуту на меня упала кучка полузадох-шихся собак. Все были еще живы. Бедняги отнюдь не понимали, что с ними происходит. Лежа несчастной, перепутанной ремнями кучкой, они тихонько повизгивали. Сверху спустили на веревке груз, двух оставшихся собак и нарту, побросали мелочь. Оставалось спуститься самим. Прыгнули и люди. Седов свалился с лавиной, которая не выдержала его тяжести. Все кончилось счастливо. Пока мы распутывали собак и приводили в порядок нарту, вьюга разыгралась. Ветер, скатываясь с ледяного покрова, шипел, свистел, забрасывал нас тучами снега. Все было готово — мы тронулись в путь. Не прошли за час и сотни метров, — и то не по верному направлению — поднималась буря. Решили поставить палатку. Усталые от напряжения и приключений, мы улеглись спать. Нам этот сон не дал отдыха. Палатка, поставленная наспех, колотила в бок, как злая нянька. Иногда я забывался дремотой, начинало казаться, что кто-то будит, — я просыпался. Буря разыгрывалась. Так лежали мы в спальных мешках более двенадцати часов. Стало как будто утихать: стенки палатки больше не колебались, но сдавливались снегом: мы тесней прижимались друг к другу. Скоро поняли: палатку заносило снегом. Еще час, и голоса бури исчезли, — мы были в глубине сугроба. Я задремал. Только что пережитые часы стерлись в мозгу и сменились образами совсем иными, чуждыми напряженности ночного скитания. Мне снилось, — я сижу в мягком кресле среди общества прекрасных женщин и, смеясь, рассказываю о нравах японцев, о грациозной Окикуна-сан — девушке-цветке, об экзотическом приключении, случившемся, когда я шел по блестящему бамбуковому лесу близ Оура с процессией Коня…
Какое-то неудобство разбудило. Я не сразу понял, что подо мной не мягкое кресло. Странно, — ощущение сырости. — Оттаял снег? Желая устроиться поудобнее, я повернулся на другой бок и почувствовал, что лег в ледяную воду. Брезент уже погрузился в нее, когда, просунув руку под мешок, я стал исследовать причину сырости: палатка опускалась в воду. Молодой лед, не выдержав тяжести сугроба и людей, прогнулся и с каждой минутой оседал все больше. Я поспешно вылез из мешка и разбудил товарищей. Наша одежда и рукавицы, сложенные в изголовьи вместо подушек, успели вымокнуть.
Мы барахтались во мраке тесной палатки, выбирались, расстегивали, обрывая, застежки у входа и разгребали руками лаз через сугроб. — Нужно торопиться. Когда мы подняли спальные мешки, вода была уже по щиколку, — все вещи плавали. Раскопав выход, принялись выбрасывать вещи — не трудно вообразить с какой поспешностью все это делалось! Палатку вытаскивали из-под снега, стоя почти по колено в воде.
Свирепствовала по-прежнему буря. — О, какими несчастными казались мы себе! В самом деле: мы не могли даже спрятаться от этой ужасной бури. Конечно, можно поставить палатку в другом месте. Но спальные мешки — ведь они промокли насквозь, вся одежда на нас — тоже не в лучшем состоянии! Отсырела последняя коробка спичек, вода проникла даже в бензиновое огниво, — мы не могли развести огня, чтоб подсушить хоть немного одежду; лежать же в эту вьюгу мокрыми насквозь, значит обратиться в ледяную сосульку. Волей-неволей нужно идти: на ходу не замерзнем.
Началось новое блуждание во тьме. Мы брели в оледенелых одеждах со снежной маской на лицах, — остановиться нельзя, пока не просохнет на ветру одежда. Луна ушла за горизонт, шли больше наугад: было так темно, что глаз не видел компасной стрелки. Через девять часов мы набрели на какой-то высокий мыс. Предположив, что пред нами мыс в проливе Мелениуса, мы должны были, держа прямо на восток, выйти к Рубини-Року. Направились по этому курсу, готовые вернуться к исходной точке… в случае, если б по этому направлению Рубини-Рока не оказалось. Через два часа увидали как привидение в тумане грозные скалы Рока. Еще полчаса — и утром 6 декабря измученные собаки остановились у борта «Фоки».