В ловушке любви
Шрифт:
— Мне очень приятно слышать это, — ответила я.
И действительно, мне было очень приятно. Значит, «даймлер», который стоял под моими окнами не предвещал ничего плохого. Значит Юлиус начинал серьезно относиться ко мне как к журналисту, то есть — независимой женщине. И еще, это значило, что Дюкре, человек во всех отношениях бескомпромиссный, когда вопросы касались работы, был доволен мной. Теперь у меня не только ожило сердце, но и голова снова начала думать.
— Итак, возражений нет? — спросил Дюкре.
Я подняла брови.
— Какие могут быть возражения?
— Просто я хочу быть уверенным, — сказал он. — И еще… Я хотел сказать вам, что, если по какой-либо причине, которая меня не касается, вы вдруг решите отказаться
Я совершенно не поняла, что он хотел сказать. Скорее всего, он принадлежал к той когорте несчастных простаков, которые считали, что мы с Юлиусом связаны интимными узами. К когорте глухих слепцов, которые не знали о существовании Луи.
— Никаких сложностей этого рода не существует, — сказала я с тем целомудренным видом, который дает сознание разделенного чувства. — Мне кажется, нам следовало бы выпить шампанского.
Десять минут спустя восемь интеллектуалов, в число которых я внесла и себя, две секретарши и собака заполонили ближайшее кафе и распили три бутылки шампанского за будущее великого журнала. Дюкре засыпали вопросами о таинственном вкладчике. В ответ он лишь улыбался и говорил о некоем друге, время от времени он бросал на меня вопросительные взгляды, но благодаря радости и выпитому шампанскому, они вскоре превратились в дружественные и теплые. Потом я позвонила Дидье, предложила ему бросить все дела и позавтракать со мной в Шарпантье.
— Нет, не может быть! Я так рад!
Мы сидели друг против друга, и я только что рассказала ему о своей любви к Луи, о его любви ко мне. Дидье был счастлив и одновременно изумлен.
— Луи хотел, чтобы мы вместе рассказали вам, — сказала я, — но мне показалось, что ждать целую неделю и молчать, никому ничего не говоря, — это слишком. В конце концов он разрешил мне все вам рассказать. — Когда я вспоминаю, — сказал Дидье, — когда я вспоминаю, как он разозлился на вас во время той первой встречи… А вы на него…
— Он думал, что я любовница Юлиуса, — весело заявила я. — Ему это очень не понравилось.
— Я же ему сказал, что это не так, — подхватил Дидье. — Но он обозвал меня болваном. Хотя если честно… то в это трудно поверить, то есть не поверить. А Юлиус в курсе?
— Нет, еще нет, но я на днях ему все расскажу.
— Не очень-то у него был веселый вид на уик-энде у Апренанов, — сказал Дидье. — Я бы даже сказал, он был вне себя.
— Да нет, совсем нет, — сказала я. — Он не только не разозлился, но даже позвонил сегодня утром Дюкре, моему дорогому редактору, и предложил финансировать журнал. Ему показалось забавным потратить немного своих капиталов на благое дело. Вы не находите это замечательным? Милый Юлиус…
Я была полна нежности.
— Милый Юлиус, — задумчиво повторил Дидье. — Впервые слышу, что Юлиус А. Крам заинтересовался делом, которое не приносит дохода.
Неожиданно он нахмурился и раздавил ложкой картофелину в тарелке.
— А вы не подумали о том, что Юлиус таким образом пытается удержать вас?
— Нет, он не так глуп. Но как бы то ни было, Дюкре заверил меня, что это не играет для него никакой роли, что он и без того доволен моей работой. Дидье, мой милый деверь, вы, наверное, еще не поняли: я люблю Луи, и у меня есть профессия.
Он поднял глаза, затем неожиданно беззаботно махнул рукой, поднял свой стакан и чокнулся со мной.
— Я пью за вас, Жозе, — сказал он. — За вашу любовь, за вашу работу.
Затем мы немного помечтали на главную тему нашего разговора, то есть о Луи. Я узнала, что он был образцовым братом, понятливым и не склочным. На него во всем можно было положиться, найти дружескую поддержку. Еще я узнала, что ему всегда не везло с женщинами Ему вечно попадались такие, которые и в подметки ему не годились. По крайней мере так утверждал Дидье. Он сказал — правда, я это уже знала, — что, по всей видимости, мы просто созданы друг для друга.
— Но как вы выкрутитесь, — добавил он, — работать в Париже и жить в деревне?
— Там видно будет, — ответила я. — Всегда можно найти компромисс.
— Предупреждаю: Луи не любит компромиссов.
Я знала это и была счастлива.
— Но мы найдем, мы обязательно найдем… — весело повторяла я.
Стояла как никогда хорошая погода. Я еще чувствовала на шее легкий ожог от ночного укуса Луи. От выпитого натощак шампанского все казалось удивительно мягким и легким. Я держала через стол руку Дидье и была на вершине счастья. Через пять дней наступит пятница, а в пятницу наступит вечер, я сяду в поезд и отправлюсь к Луи в Солонь. Я увижу его дом, его животных, пойму его жизнь и буду там укрыта от всего на свете.
В тот же день мы опять встретились с Дидье. На этот раз мы были с Юлиусом и ужинали в ресторане. Было очень весело. Казалось, Юлиус в не меньшем восторге, чем я, от своей идеи заняться журналом. А я пообещала ему, что журнал принесет ему в два раза больший доход, чем все его прежние дела. Он признался нам, что уже давно мечтал заняться чем-нибудь иным, кроме биржи. Он даже попросил нас способствовать его культурному воспитанию. Короче, он очень элегантно перешел от роли мецената к роли благодарного неуча. Ему скучно, как бы утверждал он, а искусство его интересует, и он желал бы с нашей помощью развлекаться, одновременно расширяя свои знания. Вскользь он задал мне пару вопросов по поводу прошедшего уик-энда. Я отделалась тем, что сказала будто иначе поступить не могла, и к моему удивлению, он не стал настаивать на подробностях. Похоже, даже Дидье пришлось согласиться, что он мог и ошибаться на счет Юлиуса. Он сказал, что благодаря мне увидел в Юлиусе некую бескорыстность, которой раньше не замечал. Неделя прошла очень быстро. Луи звонил мне, я звонила Луи. Мы составляли макет нового журнала. Дидье повсюду сопровождал меня. По вечерам я рассказывала ему и Юлиусу о наших проектах. В четверг мы ужинали уже вчетвером, к нам присоединился Дюкре. Кажется, он тоже был покорен деловым спокойствием, благородностью и отсутствием интеллектуальных претензий у Юлиуса А. Крама. В тот вечер я решила сообщить Юлиусу, что уезжаю на выходные к Луи Дале в деревню, но вечер был таким славным, а все так веселились, что, садясь в машину, я так и не решилась пуститься в деликатные объяснения. Я лишь сказала, что вместе с Дидье отправляюсь за город, и это было частью правды, потому что последний решил сопровождать меня в поездке. Юлиус только и сказал: «До встречи в понедельник, и не забудьте, что в этот день мы ужинаем с Ирен Дебу». В его голосе не звучало ни капли горечи. Я видела, как исчезает в темноте его лысеющий затылок, который едва выступал за спинку сиденья. Смотря вслед удалявшемуся автомобилю, я вспомнила, как этот же затылок, там в Орли, предстал мне в виде символа дружеской поддержки. А теперь я с горечью отметила, что он преобразился в символ одиночества.
17
Поезд свистел как сумасшедший, а мы покачивались в такт его скорости. Но мне все казалось, что он стоит на месте, а железнодорожники специально бегут вдоль вагонов, пригнув голову и размахивая флажками, чтобы обмануть нас, ввести в заблуждение и заставить поверить, будто мы движемся. В середине пути мы сделали пересадку, и я, до сих пор так любившая пригородные поезда, теперь с тоской вспоминала те экспрессы, которые с нечеловеческой молниеносной быстротой доставили бы меня в долгожданный порт. А этим портом был Луи. Попытавшись развлечь меня по очереди кроссвордом, джином и политическими новостями, Дидье в конце концов раскрыл детективный роман и погрузился в мир призраков. Время от времени, напевая «Жизнь в розовом», он отрывался от книги и с усмешкой поглядывал на меня. К семи часам тени от деревьев стали невероятно длинными. Сельский пейзаж был прекрасен.