В мире фантастики и приключений. Белый камень Эрдени
Шрифт:
Миша всего два месяца работал на биостанции неподалеку от поселка и не так хорошо ориентировался, а тут еще темень. Как все было полно радужных надежд, когда открыли биостанцию! Разве мог кто-нибудь предположить, что возможен взрыв такой силы?
Павел Сергеевич медленно зашагал наугад, все еще сжимая в пальцах веточку миндаля. Миша подхватил рюкзак и пошел следом.
Снег слепил глаза, под ногами что-то хлюпало, брызгала грязь: пушистый ковер перестал быть девственно чистым и быстро таял. Миша с трудом различал впереди широкую спину Павла. Сергеевича и размашисто шагал, стараясь не отставать. Робко зашевелилось смутное воспоминание, вроде бы уже было однажды: слепящий мокрый снег застилает
Он отлично помнил тот день, когда пришел к ней домой показывать свой доклад для московской конференции. Он так робел перед ней. Невозможно, было себе представить, что когда-нибудь рухнет прочно разделяющий их барьер… Она так настойчиво сказала:
— Приходите вечером ко мне домой, посоветуемся насчет доклада. Вот адрес.
Он шел по бесконечной улице и думал: что бы это могло означать? И понимал, что, скорее всего, ничего. Просто не может на все хватить рабочего дня. Обычный деловой разговор, потом — церемонное семейное чаепитие. «Вам сколько сахару? Какое варенье вы предпочитаете?» Любопытно увидеть, как она разливает чай.
Примерно так и оказалось, только чай разливал муж.
И варенья не было — зато всю середину стола загромождала ослепительной красоты коробка с шоколадным набором. Мише случалось видеть такие в кондитерских магазинах, но нельзя было представить, что кто-то взаправду покупает эти роскошные коробки и запросто ставит на стол вместо традиционных вазочек с вареньями собственного производства.
В тот вечер Мише показалось, что это такая слаженная семья. Домовитый, заботливый муж — именно такой ей нужен. Ну что ж, думал он, отправляя в рот бутылочку с ромовой начинкой, и слава богу. Так у нее и должно быть. На кафедре, правда, болтали, будто у нее что-то было с Селезневым. Мало ли у кого что было…
Второй раз Миша увидел ее мужа накануне того дня, когда тот собирался в очередную командировку и почему-то встречал жену после работы и ждал перед главным входом, а она вьцила из института вместе с Мишей и, увидев мужа, нахмурилась, не скрывая недовольства, а Миша неожиданно смутился, хотя ни в чем еще перед Павлом Сергеевичем виноват не был. Павел Сергеевич холодно кивнул Мише, словно вовсе не был с ним так любезен в памятный вечер семейного чаепития, и взял жену под руку, как бы отодвигая от Миши, а она обернулась через плечо и ласковым голосом напомнила:
— Значит, мы с вами договорились насчет завтрашнего дня?
А он странным образом обрадовался, хотя речь шла всего только о завтрашнем эксперименте…
И все-таки так уже было: слепящий снег, широкая спина впереди, Павел Сергеевич идет не оборачиваясь, а она еле поспевает за ним, стараясь не потерять из виду. Он обернулся и зло бросил ей в лицо:
— С профессорами компанию водишь, с академиками… А я, простой инженеришка, тебя не устраиваю!
Миша вздрогнул. Что это с ним? Он перевоплотился в нее, ощущая ее досаду и вину перед этим человеком, который так зло упрекал… Никогда она ему не рассказывала. Ее ощущения? Возможно, в поселке рассеялись те лучи, которые освободились во время взрыва.
Погода улучшилась. Снегопад прекратился, но черные тучи не расступились. Виднелись очертания обычных для южного поселка беленых домиков, окна чернели застекленной пустотой: утром жителей срочно эвакуировали в ближайший город. Снежные покровы на зелени и палисадниках напоминали о необычности катастрофы. Павел Сергеевич вдруг приложил ладонь к стене дома, безразличное выражение его лица сменилось удивлением.
— Теплая, — тихо заметил
Миша приложил рядом свою ладонь — приятная теплая волна мягко обволокла его всего. Он опустил капюшон, расстегнул куртку. Ровное тепло гладило его волосы, шею, спину. Он повернулся и уселся на землю, прислонясь к дому спиной.
Миша еразу увидел ее. Он так и знал. В хорошо знакомом ему махровом халатике с синими звездами, она сидела на диване, поджав ноги, и смотрела куда-то в сторону.
— Это пси-луч, — тихо сказал он. — Я сразу понял.
Она молчала.
— Твой луч. Я знаю. Он высвободился. Я сейчас видел, будто я — это ты. — Она продолжала молчать. — Ты все еще сердишься? Прости, но я не виноват. Я не хотел ссоры. Ведь я — это и вправду ты. Мы одно. Ты же знаешь, что наши лучи близки по характеристикам. Знаешь, что я думаю? — Он все пытался вызвать ее на разговор. — Взрыв связан с нашей ссорой. Мы ссорились возле установки, она регистрировала характеристики эмоций и перегрелась. Будто в перегруженную электросеть подключили критическую нагрузку. Потом она переваривала — как человек с замедленной реакцией. Окончательно переварила и взорвалась — а нас рядом уже не было. Ну почему ты молчишь? Скажи что-нибудь! Я же люблю тебя. И всегда любил, что бы ты ни вообразила. Умная женщина, а понимать не хочешь. Как у тебя язык повернулся сказать мне, будто я на тебя смотрю как на ступеньку для своей карьеры? Ты не ступенька. Ты моя любимая. Я восхищался каждым твоим словом, каждым жестом. Ты была для меня идеалом ученого. Я у тебя учился. Твоей жизненной позиции, одержимости наукой, фанатичности, если хочешь. Да, я хотел продвинуться в науке, никогда этого не скрывал. А ты? Ведь ты эту самую карьеру сделала, разве не так? Вот и я хочу кем-то стать в науке, не все пробирки мыть. Ну, не смотри так! Мне страшно!
— Страшно? Тебе страшно? — переспросила она чуть надтреснуто. — Ты же у меня такой храбрый! Против самого Логинова не побоялся выступить.
— Зачем ты надо мной смеешься? Надо же было добиться, чтоб нам разрешили вести исследования на биостанции.
— Значит, против Логинова не страшно было идти?
— С тобой мне ничего не страшно. Но когда ты так смотришь…
— Как?
— Как сейчас. Отрешенно. Просто жить не хочется…
— Бедный. А как же твоя карьера?
— Зачем она мне без тебя? — Он облизнул пересохшие губы и попытался шагнуть к ней, ноги вдруг неимоверно отяжелели и не отрывались от пола.
— Спокойно! Ха-ха! — Смех какой-то деланный…
— Но послушай, это же правда! Утром я просто слов не нашел в ответ тебе. Поверь, вовсе ты не ступенька для карьеры.
— Не ступенька? А кто же я для тебя?
— Любимая. Мне никто не нужен, кроме тебя. Не веришь? — Он был в отчаянии. — Как доказать тебе?
— Верю всякому зверю — и лисе, и ежу, а тебе погожу. Знаю, сейчас-то тебе никто, кроме меня, не нужен. Но ведь ты еще не защитился! Лучики эти нас связали прочней канатов. Не спорь, Мишенька. Я тебя лучше тебя самого понимаю. Ну, поссоришься со мной, а куда пойдешь со своей энергией человеческих эмоций? Где в Советском Союзе еще такой центр? Вот и выходит, что деваться тебе от меня некуда, пока не защитился!
— Боже мой, как ты все запутываешь! А я-то хотел, чтобы лучше, чтобы уехать с тобой на юг, на биостанцию, остаться совсем-совсем с тобой, вместе работать, вместе жить! Чтоб никакие тени между нами не мелькали… Казалось, что это так просто!
— Все в жизни не просто, бедненький ты мой! — Теплой ноткой проскользнуло сочувствие, но глаза глядели так же отчужденно. — Ты воображал, уговоришь меня уехать — и все образуется? А куда я дену свою предыдущую жизнь, ты подумал?
— Не было предыдущей жизни! — выкрикнул он. — Не было! Ты сама мне говорила…